Чаша судьбы - Алан Григорьев

ему было говорить «сыграй». Бард слышал эту балладу всего один раз, и половину к тому же не понял.

— Но она же на эльфийском! Я не знаю слов!

— К фоморам слова! Сыграй мелодию.

Рыцарь Сентября беззвучно зашевелил губами, сплетая новое заклинание, — и лёд под ладонями Маэны вспыхнул, как будто внутри зажглись огоньки свечей. Широкие круги света расходились от её пальцев, и вскоре лёд заискрился весь, будто вкрапления золотого песка в авантюрине — любимом камне многих эльфов.

Элмерик выдохнул и заиграл, как помнил. Может, это была и не совсем та мелодия, но песню можно было узнать, если постараться.

— Браннан! — с некоторой опаской позвала Маэна, будто боясь произнести имя короля громче.

Послышался хруст. По льду поползли трещины, и девушка всхлипнула — теперь уже, кажется, от радости; в её глазах появилась надежда.

— Мало. Зови ещё! — Шон резанул ножом по своей ладони.

Пролилась кровь, и лёд, сковывавший короля, затуманился. Алые капли просочились сквозь трещины, расширяя их. Ворон радостно захлопал крыльями, а Элмерику показалось, будто бы король-воин вздохнул.

— Бр-раннан!!! — вдруг что было силы каркнул ворон.

Лёд брызнул в стороны — так хрупкое стекло разлетается от удара камнем. Рыцарь Сентября в мгновение ока сгрёб эльфийку в охапку, закрывая собой. Осколки мазнули по его плащу, осели крошевом на волосах, но не причинили ни малейшего вреда.

Браннан рывком сел. По его щеке стекала капля крови: его собственная или Шона — не разберёшь. А чёрный ворон уселся на плечо короля и тронул клювом серебряную серьгу его в ухе. Элмерик прекратил играть. Пускай его вклад в эту победу был небольшим, но барда всё равно распирало от гордости: они вместе достучались до короля и вернули его к жизни. Любимой песней, родной кровью и верным сердцем.

Заклятие Лисандра стремительно таяло. Элмерик едва успел подхватить и прижать к себе арфу, а под ногами уже образовалась лужа с плавающими в ней прозрачными льдинками. Весело звенела весенняя капель, по стенам стекала мутная вода, одна из сосулек сорвалась вниз, ударив его по плечу. Спасибо, что не голову…

— Идите все сюда, под балдахин, — сказал Браннан (Элмерик успел забыть, что король-воин говорит на языке людей с заметным акцентом). — Тут скоро обрушится всё.

Никто не заставил себя просить дважды.

Браннан, дождавшись, пока все устроятся, взмахнул руками, случайно полоснув по лицу Элмерика мокрым рукавом, — и все сосульки с грохотом рухнули одновременно.

— Так-то лучше, — эльф с наслаждением потянулся, хрустнув спиной. — Я уж думал, вы не справитесь.

— Хоть бы спасибо сказал! — буркнул Шон, спустив ноги на пол, и последние льдинки колдовской зимы жалобно хрустнули под его сапогами.

Вокруг всё зеленело, на стенах пышным ковром раскинулся плющ, в зарослях всё ярче разгорались огни светлячков. Королевское ложе тоже выпустило живые веточки, и потолок быстро затянуло вязью ветвей колючего падуба — с остроконечными листьями и созревшими алыми ягодами.

Браннан кивнул Элмерику, потрепал по щеке заплаканную Маэну и встал. Его мокрые тёмные волосы рассыпались по спине, чёрная с серебром туника напиталась влагой, и вышитая рубашка липла к телу. Король тихо произнёс ещё одно заклятие — и всё вокруг высохло: одежда, волосы, лужи под ногами, капли и тёмные потёки на стенах…

А взгляд вдруг Элмерика упал на цветочный горшок, который вчера безуспешно пытался разбить Эйвеон. Цветок (Лисий огонь, так ведь его называли?) тоже оттаял, но, увы, по-прежнему выглядел замёрзшим и мёртвым — оранжевые колокольчики стали грязно-бурыми, лепестки завяли, листья съёжились и поникли. Бард вздохнул, когда король-воин, наклонившись, бережно взял Лисий огонь в руки. Было так жаль, что цветок погиб. Ведь Шон надеялся, что Браннан сдержит слово и исправит ошибку прежних лет. Но, видно, не судьба…

Однако король-воин ничуть не казался расстроенным. Он наклонился к горшку, что-то шепнул, согрел дыханием землю у корней, а потом осторожно погладил увядшие листья — и те вдруг ожили, встрепенулись, потянулись вверх за его пальцами. Цветы бодро приподняли головки, к лепесткам вернулся прежний яркоогненный цвет, сочный стебель выпрямился, как стрела…

— Вот тебе моё спасибо, — Браннан протянул цветок Шону. — И пусть всё вернётся на круги своя.

Канун Бельтайна

Глава двенадцатая

— Это сколько же мы отсутствовали? — Элмерик в ужасе воззрился на Ллиун, которая встретила их на выходе из зеркала. — Хочешь сказать, что до Летней битвы осталось всего…

— Четыре дня. В эльфийских холмах время часто течёт по-другому.

— То есть мы могли вернуться и через четыреста лет? — голос барда дрогнул. Он просто на миг представил себе… нет, это была бы настоящая катастрофа!

— До этого бы не дошло, — Шон ободряюще похлопал его по плечу. — Но вернуться в тот же день порой не получается даже у самих эльфов.

— Особенно когда дороги были так долго закрыты. Это сбивает с толку, знаешь ли, — добавила Маэна.

Бард покосился на неё с сомнением, но спорить не стал. Он вообще не понимал, зачем эльфийка опять увязалась за ними. Не лучше ли было оставить её в Неблагом дворе рядом с Браннаном?

— Поэтому Ллиун и попросили дождаться. — лианнан ши, улыбнувшись, убрала с лица Элмерика непослушную прядку волос. — Чтобы не удивлялись, что замок опустел. Одинокий Дракон выздоровел и перенёс всех в столицу.

— Но зачем? — Элмерик помассировал виски: он пока ничего не понимал. — Разве не здесь, на мельнице, будет Летняя битва? Они успеют вернуться?

— Им не придётся, — Ллиун погладила его щеку, с каждым её прикосновениями тревога по капле уходила из сердца. — Потому что всех нас ждёт битва за Каэрлеон. Королева Зимы со своими войсками уже очень близко. И Врата нынче откроются там — так сказала Леди-кошка.

— Час от часу не легче! А где Лисандр?

— Жив. Но без своего дурного глаза