Рейтинг темного божества - Татьяна Степанова

— А что произошло с этими… про которых вы спрашивали? — спросил Брагин.

— Их убили. И еще несколько человек. Разными способами. И при очень странных обстоятельствах. Кстати, совсем забыл спросить: сауна и витамины в комплексе, ну, скажем, В3 — вы не прописываете своим клиентам такой метод очищения?

— И витамины, и сауна оздоравливают тело и дух, — ответил блондин. — Разве это запрещено? Вредно? Другое дело, что все должно быть использовано не в ущерб естеству и в разумных пределах, применительно для каждого конкретного индивидуума. Вы согласны?

— Согласен. — Колосов вылез из лимузина. — Я могу записать ваш контактный телефон — на будущее, на всякий случай?

— Антон, дай нашу визитную карточку. — Брат Стефан, одной рукой придерживая сестру, потянулся к бару. — Обращайтесь, буду рад помочь, чем смогу. Бокал белого вина за знакомство не желаете?

— Спасибо, нет, больше мы вас не задерживаем, — буркнул Колосов.

А в голове почему-то промелькнуло: «Еще подсыплешь какой-нибудь новый миристицин в свое белое, вот так ласково улыбаясь на прощание».

— И все-таки эта фотография не дает мне покоя, — сказала Анфиса.

— Сегодня Сережа Мещерский улетает в Прагу. У него рейс в одиннадцать. — Катя с грустью лизнула мороженое «Эскимо».

Они стояли в уютном дворике Третьяковской галереи. Анфиса весь день в поте лица трудилась в ее залах — снимала молодых, но уже известных художников на фоне полотен Боровиковского, Айвазовского, Репина, Рериха. Фотографии заказал банк-спонсор, устраивающий осенью выставку «Век русской живописи» в Копенгагене. Новый проект властно нарушил затворничество Анфисы, для которой после задержания Зотовой жизнь вроде бы снова вошла в привычное русло. Катя была чрезвычайно довольна этим и уже подумывала о возвращении домой, на Фрунзенскую набережную. После работы она заехала за подругой. Для нее этот день тоже не пропал даром.

— Что может быть в этом снимке такого опасного для того, кто послал эту девчонку? Этот странный заика Алексей Неверовский умолял меня опубликовать фото. Зотову подослали, чтобы помешать этому. Любым способом, вплоть до убийства. Но сам факт публикации, факт огласки — чем он был так страшен для них? — Анфиса давно съела свою порцию мороженого и теперь искала глазами урну, чтобы выбросить обертку. — Все люди, изображенные на фото, давным-давно умерли. Этот барон в черкеске, этот Викентий Мамонов… А не мог он быть как-то связан с той дворянской усадьбой, на территории которой находится кладбище? Вполне мог, фамилия-то совпадает с названием. Ну и что из этого следует?

— Пока ничего конкретного. — Катя вздохнула.

— Фотография — это связь времен. Звонок из прошлого… Странно, правда? Умерли, а живут на кусочке картона, вносят разлад в наш мир или, наоборот, — гармонию. Вот я сейчас нащелкала этих наших пацанов-художников, а лет через сто, когда кто-нибудь из них станет вторым Кандинским, фотку мою продадут на каком-нибудь крутом аукционе, если она, конечно, не сгинет в этом самом Копенгагене, — хмыкнула Анфиса. — А меня не будет, я и не узнаю… Мне эта девчонка Ангелина снилась сегодня всю ночь. И так мне ее жалко стало… Сердце как-то не на месте прямо. Ей ведь всего девятнадцать, глупая она, маленькая.

— Ничего себе маленькая — с ножом, — возразила Катя.

— Ну, не убила же она меня. Порез на руке уже почти зажил. Знаешь, что меня с ней помирило?

— Да знаю я, — усмехнулась Катя.

— Правильно. Команданте. — Анфиса вздохнула. — Я бы тоже той сволочи шпионской, что его расстреляла, пожелала бы вечно гореть в аду, если бы знала, что есть такая штука на свете, которая это мое желание исполнит. Такого мужика погубил, гад! Знаешь, что я тебе скажу: Зотова в душе и фанатичка, и романтик. Стихийный революционный идеалист!

— Даже революционный?

— Не смейся. Я, может, сама в девятнадцать была такой, как она. И сейчас мне иногда хочется…

— Чего тебе, девица, хочется, чего тебе, красная?

— Скажи, а тебе бы хотелось заполучить эту штуку?

— Какую?

— Которая исполняет желания. — Анфиса сдвинула на лоб темные очки и подставила лицо вечернему солнцу. — Я тут ночью все про это думала. А вдруг бы такое и вправду было на свете? Многие бы пошли на что угодно, чтобы завладеть этим.

— Твое заветное желание мне в общих чертах известно, — заметила Катя.

— Да, чтобы Костя мой вернулся живой-невредимый. И чтобы он женился на мне — не через десять лет, когда его дочка подрастет, а сейчас. И чтобы у нас родился ребенок, обязательно мальчик. Вот будут предки у крохи Лесоповалова: мама — еврейка, папа — милиционер… И еще чтобы я похудела, стала тоненькой как тростинка, изящной. И потом, еще я бы хотела… большего, что ли, соприкосновения с этой нашей теперешней жизнью, а то я из нее как-то выпадаю. Все у меня не так, как полагается по-нынешнему: я толстая, а сейчас эра худышек, я с деньгами не умею обращаться, а надо уметь. Я ненавижу сериалы, а все их смотрят, меня тошнит от Бреда Питта, а он идеал миллионов. Я так хочу любить, понимаешь, просто по-человечески, по-женски любить того, кто мне дорог, а кругом все твердят о правилах секса, о том, сколько мужиков прилично иметь, как их на дорогие подарки раскручивать, как башку им потом отвинчивать…

— Ты желаешь быть современной в доску? — Катя обняла подругу за плечи.

— Да нет, я… Я не знаю… Просто эта девчонка, эта фанатка как-то всю меня растревожила. Ты помнишь ее лицо, когда она с нами говорила? Знаешь, я не хочу, чтобы ее держали в тюрьме. Ей же, в конце концов, всего девятнадцать. Пусть ее выпустят!

— Это уже не от нас с тобой зависит, Анфиса. Хотя… Я думаю, этот вариант Никита Колосов держит в уме.

— Колосов — он с того раза совсем не изменился. Такой же шкаф. У вас продается славянский шкаф? — Анфиса постучала Катю по плечу. — Нет, только тумбочка на колесиках осталась… Он на тебя иногда так смотрит, словно съесть хочет, вот как это мороженое. Женатый он?

— Нет, не женатый.

— А все же мой Костя лучше, хоть он и связан у-у-узами. — Анфиса вытянула губы трубочкой, словно собиралась дудеть в горн.

— Ну конечно! Конечно, Костик Лесоповалов лучше. Кто спорит? Насчет Зотовой, я думаю, Никита все варианты прорабатывает. В том числе и твое пожелание. Если отпустить Зотову и установить за ней наблюдение, возможно, она приведет нас к тому, кто во всей этой истории — ферзь, а не пешка. Я сегодня консультировалась по проблеме сект в отделе по взаимодействию с религиозными и общественными организациями. Кое-какие материалы смотрела. Мне все же кажется, что Зотова и этот тип, что отдал тебе фотографию, — Неверовский, входили в какую-то тайную…

— Секту?

— Можно ли ее так назвать? — Катя пожала плечами. — Все очень смутно, но… Эти бедные мальчишки — Кублин, Иванников, Федай и Грачевский, Неверовский, его сестра, которая как в воду канула, эти пилоты Поповы из Ростова — на сектантов вроде бы совершенно не похожи. Но если это все-таки некое подобие секты, то она весьма и весьма своеобразна — в смысле учения, объединяющей идеи. Возьмем Зотову — только о ней нам хоть что-то известно. Она верит в то, что есть вещь, которая исполнит ее желание. Какое желание? Наказать убийцу героя? Но если эта вещь так всемогуща, почему бы тогда не пожелать его воскрешения? Но Зотова выбирает наказание, смерть. Не означает ли это, что ей внушили, что эта самая вещь, этот талисман воскресить никого не может, а может только наказать, убить? И потом, эта дикая жестокость… Эта легкость, с которой они идут на убийства. Поповы — с виду вроде бы нормальные мужики, летчики, люди такой отважной профессии и… За одну ночь они убили пять человек. Пять! Ты вдумайся только. А потом кто-то выследил и хладнокровно убил их обоих. А этот водитель тягача с аэродрома? Он у меня из головы не идет. Эта светлая иномарка, что его погубила… Его посчитали свидетелем, которого надо убрать, и убрали — легко, рискованно, что называется, походя, по пути… Какие же нравы процветают в этом странном сообществе, если его члены творят такое?