Тот самый сантехник 7 - Степан Александрович Мазур

class="p1">Одно ясно точно: оба своё отвоевали. И если Гробовщика комиссуют подчистую, пока в пальцах не начал путаться, то ему хотя бы из штурмовиков в смежные отделения переводиться надо.

— Ты чего, Шац? Из-за этой мелочи соскочить решил? — искренне удивлялся его командир. — Мы же на взлёте! Бабла немерено, бэ ка все склады забиты. Да о нас каждая собака знает!

— Вот именно, не пропадёте. А я даже о своей дочери не знаю. Хватит с меня. Пацаны и без меня Артёмовск возьмут, — закончил Шац один важный разговор по телефону и отключил связь.

Следом видеосвязь всплыла. Принял Лопырёв с замиранием сердце. Вдруг дочь⁈

А там только старик со старухой. Не его, знамо дело. Свои давно на том свете. Оттуда звонки пока не придумали.

— Сидоренки звонят, — тут же вернулся в палату Гробовщика Шац и оставил телефон на тумбочке. — Сейчас Стасяна дам!

И он вышел из ракурса. Но застыв у двери, всё никак не мог уйти, слушая как счастливая мать говорит от всего сердца, но никак не может подобрать слова, глядя на уцелевшего сына. А отец молчит выразительно, вообще ни слова сказать не в состоянии. И оба — счастливы.

Только сын как отморозился.

* * *

Боря на кухне тоже как замороженный стоял. Пока Лида не расколдовала, на подоконник присев.

Раздвинула ноги дива, посмотрела вниз и сказала:

— Кажется, я соскучилась… очень.

Глядя на сочную вагину, (что врать не будет), Глобальный о вечном думал, на главное настраивался, но подсовывали важное. А как не брать то, что дают?

«Женщина настаивает!» — подчеркнул внутренний голос: «А кто ты такой, чтобы отказывать?»

Но это всё — тело. Наносное, второстепенное. А сам он душой и думкой — далеко. Объективная реальность не имеет значения. Ну или имеет, когда это важно для того, другого.

«Партнёра, что по ту сторону члена», — подчеркнул внутренний голос.

Но баланс не равнозначен. Он всегда будет немного в себе и ещё немного среди звёзд. А тело, так уж и быть, пусть тут старается.

Вытянувшись по струнке над горячей батареей, Боря пристроился. Затем задвигался не спеша, потом быстрее, потом совсем быстро. Но две кружки воды словно насквозь прошли. Снова сухость во рту, снова жара, хоть батареи перекрывай.

Всё-таки мало кислорода в однушке. Двое людей — уже много. А двое в движении — так вообще перебор.

С удивлением Боря понял, что задыхается. Не так, как будто куском мяса подавился, а по нарастающей. С возросшими физическими нагрузками.

«Вот те раз!» — возмутился внутренний голос: «Да ты никак стареешь? Ну да, весной двадцать уже. С такой жизнь год за три идёт. Или у сантехников как у собак, один за семь?»

Боря понизил скорость, от чего Лида не кончила. Только прижалась плотно, вовсе заставив прекратить фрикции. И сказала:

— Я же не на филолога хотела учиться. Это папа настоял. Я на фармацевта хочу. Переводиться буду. И знаешь, что я как потенциальный медик знаю?

— Что? — спросил для поддержания диалога Боря.

Говорить ему вовсе не хотелось. Дыхалки не хватало. Может всё дело в жаре, может в нервах.

«Но то, что пять раз подряд уже не можешь — показатель», — пожурил внутренний голос.

— То, что одышка во время физических упражнений может свидетельствовать о проблемах с самой крупной артерией человеческого организма. Она же — аорта.

Боря с характерным звуком вышел из умного человека, в котором и погостить приятно, и послушать такого полезно.

— И что делать?

— Как что? Укреплять! — удивилась Лида, которая даже в свои девятнадцать не могла достигнуть пика физической формы. — Мне папа спорт запрещал. Только лёгкие прогулки, никакой физической культуры. А тебе папа тоже развиваться запрещает?

— Вроде нет.

И она снова добавила, вытаскивая из себя уже не только член, но и знания:

— С возрастом кровоток через аорту становится менее плавным. Подобные естественные изменения в организме влияют на процесс восприятия занятий спортом. Поэтому у некоторых людей во время той же пробежки возникает одышка. Как у тебя с пробежкой?

А Боря и рад бы ответить как, но бегать даже в армии не пришлось. А в последнее время вовсе на автомобиле постоянно. Никаких автобусом с маршрутками и пеших прогулок по пять остановок.

«Так и потолстеть недолго», — даже поддержал Лиду внутренний голос: «Ты давай это, спортом займись. А то начинал как ЗОЖник, а теперь смотреть стыдно. То за компанию поднимешь, то с глазу на глаз бухаешь. Самому не стыдно? А ещё рабочий человек!»

Боря кивнул:

— Да, буду укреплять.

Мелькнула даже мысль к Дашке в спортзал пойти. Там же и бегать. Всё-таки вокруг ещё снег лежит и в ботинках лучше на лыжи вставать. Но лыжных. А спорт лучше с весны начинать, как снег растает.

Сантехник уже в уме примерял новый спортивный костюм и прикидывал, какие возьмёт кроссовки, но телефон тут же зазвонил снова.

Поднял, не глядя на экран. Это был голос Киры.

— Боря, ты можешь папин дом продать? — начала с ходу та, как будто минуту назад расстались.

— Могу, а ты где жить будешь? — спросил Боря такой же обраточкой.

Всё-таки на продаже уже стоял один дом. Битиных. Правда, покупатели об этом пока не знали, так как объявления он не давал.

Дела, суета, заботы.

— В Израиле, — ответила простодушная Князева. — С Зиной.

— Так Зина же сидит, — припомнил Боря.

— Точно. Сидит, — не стала спорить Кира, только добавила. — Напротив меня на диване.

— О как! — удивился Глобальный даже в этот насыщенный событиями день. — А почему Израиль?

— А, таковы условия УДО, — ответил Кира.

Тут Зина подхватила трубку:

— Так, ну ты много-то не болтай… Привет, Борь. С нами поедешь?

Сантехник не то, что мигрировать никуда не собирался, так даже не думал в этом направлении. Поэтому только шёпотом у Лиды спросил:

— Гусман, ты в Израиль хочешь поехать? Как там с фармакологией обстоит?

— Не знаю, — ответила девушка, слезая с подоконника. — Но фамилию хочу сменить. Ты не против?

Боря задумался. Дело было даже не в фамилии, а в убеждениях. В основном убеждениях её отца, который считал, что вся заграница — говно, раз туда всё равно ни одного военного не выпускают.

— Нет, — ответил и Боря в телефон.

—