Луна, луна, скройся! - Лилит Михайловна Мазикина

Я бы с удовольствием провела у Ференца неделю-другую. Но он настаивает, что для нашей безопасности лучше не оставаться дальше в Венгрии.

— В пятнадцати километрах к югу начинается Королевство Югославия. Наши оппоненты, похоже, уверены, что Батори старается держать вас поближе к себе. Пока он в Венгрии, их силы тоже сконцентрированы здесь. А в Королевстве послевоенный беспорядок, вы легко затеряетесь, Лилиана!

Во вторник днём мы выходим из Сегеда вдоль берега Тисы, снова налегке. На Кристо теперь шляпа по цыганской моде, на мне — длинная широкая юбка и три ряда бус: в Королевстве Югославия столько цыган, что одеться по-цыгански — лучший способ замаскироваться. Уже через четыре часа мы шагаем по территории Сербии. Тиса привела нас в посёлок под названием Мартонош (название города написано кириллическими буквами, из которых мы, как оказывается, свободно опознаём только М, А, Т и О, но кто-то приписал на знаке маркером по-венгерски: Martonos). Улицы вместо асфальта покрыты широкими бетонными плитами; названия улиц на табличках написаны тоже кириллическим алфавитом — и опять продублированы маркерами на венгерском.

— Как думаешь, упыри знают, что здесь уже Сербия, а не Венгерский Банат? Жители-то, похоже, нет, — замечаю я, обращаясь к Кристо. Кузен пожимает плечами. Я вижу у одной из калиток женщину в белом платке и подхожу к ней.

— Скажите, пожалуйста, где у вас в посёлке магазин? — спрашиваю я. Она внимательно смотрит на меня, кивает и… уходит в дом.

Я не знаю, ждать ли мне или идти дальше. А если ждать, то чего? Может быть, эта женщина решила нарисовать нам план и пошла за ручкой и бумагой?

Но она возвращается с пакетом. Когда я заглядываю в него, то обнаруживаю там поношенную одежду.

― Похоже, здесь не понимают по-немецки, а, Кристо? Кёсёнём, сеп,[15] — говорю я венгерке, принимая пакет. По-видимости, местные цыгане промышляют сбором и перепродажей старья. Не стоит выделяться. — Адь кеньерет, эдёш.[16]

— Ха танцольни велем,[17] — женщина игриво подмигивает моему кузену. Тот неуверенно улыбается в ответ.

― Помотай головой, — не оборачиваясь, говорю я. Ещё раз благодарю женщину, и мы отходим от её калитки.

― А что она сказала?

― Что даст еды, если ты с ней потанцуешь.

― Так я бы потанцевал. Есть уже хочется.

― О-о-о, знала я, что ты у нас слаб по женской части, но чтоб настолько! Она же тебе в матери годится!

― Ну и что? Какая разница, один танец…

Я даже останавливаюсь.

― Ты что, совсем ничего не понял?

― Не понял чего?

― Ладно. Проехали. Но на будущее рекомендую ― за еду не танцевать. С твоей внешностью можно сразу хорошие деньги просить. Молодой, стройный, синеглазый… бабы даже торговаться не будут. А будут ― так не поддавайся. Стой на своём. Проси триста динаров, и баста.

― Что?! Что?!

Никогда не видела таких круглых глаз.

― Она… ты… я не… Лиляна, ты серьёзно, она мне это предлагала?

— Это самое. Если жалеешь, что упустил — беги назад, она небось ещё вслед глядит. Но проси деньгами тогда.

― Что ты за… гадости говоришь! Я никуда не побегу, ни за какие динары! Я ни в жизни…

― Что ни в жизни, с женщинами не спал? Вот уж этого не надо. Ты у нас такой живчик, что впору мне бояться с тобой из одной кружки пить — от тебя сифилисом заразиться вернее, чем от Леманна с Ференцем, вместе взятых.

Кристо даже отступает на шаг:

— Я не… я не давал тебе повода… так говорить обо мне!

— А как мне о тебе говорить и думать? Ты же переспал с Язмин. Чёрт бы с ней, но ты это сделал в доме её мужчины, пользуясь его кровом и защитой. Тебе самому-то не стыдно?

— Да она сама на меня прыгнула!

— Конечно, конечно! А перед этим ещё избила и связала, чтоб ты сопротивляться не мог! Взяла и, понимаешь, силой заставила нарушить все человеческие законы благодарности, ага!

Кристо мучительно, длинной волной от шеи, краснеет — даже слёзы на глазах выступили. Кадык ходуном ходит, но сам кузен молчит.

— Всё. Кончай эти свои обиды тут изображать, идём магазин искать. Хочешь принести пользу, попробуй вспомнить, как он по-венгерски называется.

Я иду по улице. Мне не надо оглядываться, я слышу: кузен идёт сзади.

Магазин мы обнаруживаем в том месте, где поселковая улица переходит в покрытую асфальтом дорогу. Покрытие, надо сказать, в ужасном состоянии. По пути к магазину нас несколько раз подзывали женщины: совали в руки тряпки и пытались перешучиваться с Кристо. Тот смотрел на них волком, в каждой подозревая потенциальную совратительницу. К магазину мы подходим навьюченные четырьмя пакетами со шмотками. Если бы я действительно этим зарабатывала, мне на кузена молиться бы надо было: он вызывает у венгерок приступы щедрости.

За прилавком опять женщина. Увидев Кристо, она расплывается в улыбке. Тот отворачивается. Я мучительно вспоминаю венгерские слова:

— Адь кет кола… кет калача… эту, чёрт, как её… кет баб давай… и кольбас, вон ту, фекете, тёмненькую, ага… кет фогкефе, и эту тоже… умница, да, зубную пасту тоже нам, ага. И кет канал. И таска.[18]

Продавщица показывает мне чек, и я расплачиваюсь — деньги нам ещё в Сегеде обменяла Эльза.

Подходящий лесок мы обнаруживаем в пригороде Старой Канижи. Кристо нетерпеливо расчищает место под костёр, и вскоре мы прямо в банках разогреваем фасоль по-цыгански, а куски колбасы обжариваем на прутиках. Кузен уже забыл о развратных коварных венгерках и жуёт с очень довольным лицом.

— Ну вот, поели, теперь можно и попить, — бормочу я, вытирая руки о траву. — Подай мне колы, братец.

Кристо протягивает уже вскрытую бутылку.

— Дай другую. Новую.

— Лиляна… Ну… ты чего, какой у меня сифилис?

— Никакого у тебя нет сифилиса. Дай мне другую бутылку, пожалуйста.

Кузен подаёт мне вторую бутылку. Я стараюсь не жадничать — надо оставить половину на вечер. Мы спим днём, когда в лесу тепло, и передвигаемся ночью.

— Я же просто растерялся с этой Язмин. Она вроде только разговаривала, а потом вдруг стала, ну… целоваться, трогать.

— Избавь меня от подробностей.

Кристо краснеет и умолкает, но вскоре начинает заново:

— И я не слаб на… ну, я не бабничаю. Я же всё время на виду у тебя, ты же сама видишь.

— Да ничего я не вижу. Я за