Луна, луна, скройся! - Лилит Михайловна Мазикина

бобовых, которое я признаю, кроме фасоли по-цыгански. Оно мне приглянулось ещё во время поездки с Батори и Язмин. Кристо держится немного настороженно, не без оснований подозревая, что я просто хочу встретиться с одним из вампиров Батори, вместо того, чтобы нормально поохотиться. Поэтому, когда к нашему столику подходит с приветствием Эльза, он напрягается — но тут же расслабляется, поняв, что это обычный человек. Насколько, конечно, может быть обычной Эльза.

— Перекусишь с нами? — предлагаю я.

— Только чашечку кофе.

Эльза заплела волосы в мужскую косицу и в романтически-свободной чёрной рубашке выглядит, как мальчик с портретов начала прошлого века. Я представляю их с Кристо друг другу:

— Мой кузен, Кристо Коварж. Мой хороший друг… Вертер. Если что, с ним мы тоже не любовники.

«Вертер» выгибает кошачьими спинками светлые брови, но сдержанно говорит:

— Приятно познакомиться. Наслышан.

Кристо бормочет в ответ нечто столь же любезное.

— Нам бы помыться да поспать. Можно к тебе с этим делом? — спрашиваю я Эльзу.

— Конечно.

Когда мы идём по улице вслед за ней, Кристо наклоняется к моему уху:

— Лилянка… Знаешь, мне чего-то кажется… Этот твой Вертер… Он, ну, как бы девчонка… Похож на девчонку.

— Кристо, ты дурак?

Кузен смущается:

— Нет… на минутку показалось. Будто девчонкой пахнуло.

— Мы тут на улице не одни. Девчонкой могло пахнуть от любой девчонки.

— Ну, в общем, да. Ладно… да.

Кристо опять просыпается раньше меня. Когда я спускаюсь в гостиную, он сидит на диване нахохленный, покрасневший и очень мрачный. Увидев меня, вскакивает:

— Ты! Я думал, у тебя немножко ума появилось — но ты смотришь в рот этому Батори и водишь меня по его гомосекам!

— Что ты, Кристо. Вертер не такой ни разу, — невинно откликаюсь я.

— Я думаю, ваш кузен сейчас говорит про меня, — раздаётся голос Ференца. Оказывается, он сидит в дальнем углу с книгой. — Прошу прощения, я услышал слово «гомосек» и подумал, что в цыганском оно значит то же, что в остальных языках Империи.

Я смущаюсь:

— Простите. Мой кузен…

— Да, Леманн мне рассказывал.

— Но лично я очень рада вас видеть.

— А я вас. Отлично выглядите, — Ференц откладывает книгу и подходит ко мне. — Вижу танцовщицу Лилиану Хорват уже в третий раз… может быть, наконец, увижу её знаменитый танец?

Он целует мне руку. Я улыбаюсь:

— Если вы готовы заплатить за него кровью.

После ужина мы с Ференцем по очереди берём в руки гитару, исполняя то цыганские, то венгерские песни. «Вертер»-Эльза погромыхивает на кухне посудой. Кристо сидит, забившись в дальнее кресло, и смотрит исподлобья. Мы стараемся не обращать на него внимания.

— Лилиана, не томите! — восклицает, наконец, Ференц. — Я жду вашего думба!

— Думба, мой любезный друг, — наставительно произношу я, — исполняется исключительно под открытым небом. Это — обычай, освящённый веками. Для помещений есть особая версия танца, пашдум.

— Это турецкое слово?

— Нет, цыганское.

— А звучит как турецкое… В цыганском много турецких слов?

— Ни одного не знаю. Мы танец будем смотреть или обсуждать лингвистические заморочки?

— Конечно, танец! Дружочек! — Ференц возвышает голос. — Включи нам что-нибудь цыганское.

Эльза появляется в своём обычном фартуке, с распущенными волосами. Кристо косится на неё подозрительно.

— Цыганское словацкое, цыганское венгерское или цыганское югославское? — уточняет Эльза, изучая стойки с дисками.

— Не говорите! — вскидывает узкую ладонь Ференц. — Я угадаю. Цыганское югославское!

Ага, очень сложная была загадка. Какой цыганской культуры девушка по фамилии Хорват? Вдруг прусской, а?

Я стараюсь не допустить и грамма сарказма в свою улыбку, когда киваю вампиру. В доме у Ференца мы ходим, по примеру хозяина, обутые, и я выхожу в середину комнаты на дробях. Плавно и небрежно взмахиваю кистями. Кокетливо потряхиваю плечиками. И — начинаю плести ногами «фигуры». Хорошая танцовщица должна знать их не меньше двадцати. Я знаю уже штук сорок-пятьдесят — заинтересовалась после первого посещения Кутна Горы, а всё, связанное с танцем, мне даётся очень легко. Песня очень озорная, задорная, и я мгновенно вхожу в кураж.

Когда она заканчивается, Ференц всплескивает руками:

— Это же чудесно! Изумительно! Вы замечательная танцовщица, Лили! А ещё один танец можете?

— Да хоть десять.

— Дружочек! — Ференц обращает молящие глаза на Эльзу, и та включает следующую песню. Я делаю проходку по кругу, расхаживаясь, и только вступаю в центр, как передо мной оказывается Кристо. Я невольно отшатываюсь: лицо у него — будто зарезать меня хочет. Глаза просто сверкают. Но вместо нападения он прищёлкивает пальцами и, глядя мне в глаза, начинает танец. Ноги его двигаются с такой скоростью, что, кажется, сейчас косой заплетутся. Кеды щёлкают немногим хуже ботинок — у меня звук получается и тише, и глуше. Мне кажется, что уголки рта у Кристо чуть приподняты, словно в насмешке, и я встаю напротив, подхватывая его движения. Мы двигаемся по окружности, вокруг невидимой оси, кружим, как два волка перед боем. Иногда «фигура» мне незнакома, и тогда я делаю другую. Иногда движение начинается так же, как другое, и я ошибаюсь. Тогда уголки рта у Кристо снова подрагивают, но я с вызовом гляжу на него и довожу свою «фигуру» до конца. Мы кружим, щёлкая кедами по паркету, сменяя одно стремительное и сложное па другим. Я чувствую, как взмокла на мне чистая майка: для меня этот танец всё ещё непривычен, слишком быстр, слишком сложен. Резко болят икры, но чёрт спляши на моей могиле, если я дам этому сопляку обставить меня в моём ремесле! И я держу темп, держу рисунок, держу взгляд!

Пока, наконец, Кристо не даёт финальную дробь, вскинув руки птичьими крыльями, и мы не останавливаемся друг напротив друга.

Музыка, кажется, давно смолкла; в тишине отлично слышно, как тяжело мы оба дышим. Кристо улыбается — широко, белозубо, по-мальчишески солнечно. Он усаживается — почти валится — прямо на пол, и я валюсь тоже. Мы не в состоянии сейчас куда-либо идти. Даже до ближайших кресел. Кажется, я тоже улыбаюсь.

— Невероятно! — восклицает наконец Ференц. — Бесподобно! Немыслимо! Никогда не видел ничего похожего! Кристо, Лилиана, милые мои, вы сами не понимаете, что вы такое! Могу поклясться всем святым для меня, за всю свою жизнь не видел пары прекрасней, танца пламенней и виртуозней! Смотрите: я плачу! Я не могу сдержать слёз! Браво, мои милые, браво!

Кристо, обернувшись в его сторону, изображает рукой что-то вроде молодцеватого взмаха шляпой.

— Дружочек, — стенаю я в сторону Эльзы. — Я хочу на кресло. Помоги мне, а?

Глава