Отправляемся в полдень - Яся Белая

Вот уж кого не хотелось бы видеть. Сейчас как-то не до нотаций. Впрочем для них он слишком торжественен. Кажется, что звенит даже от внутренней выспренности.

– Дитя моё, – говорит прерывающимся от волнения голосом, сжимает мои руки, – я принёс тебе воистину благую весть. Завтра вы выходите замуж за лорда Уэнберри.

– Вот как, – вырываюсь и отсаживаюсь подальше. – С чего вдруг такая спешка?

– Милорд сказал, что твоя сила уже пробудилась и теперь… – останавливается, густо краснеет, как девица, – в общем, теперь ему нужен более тесный контакт, чтобы контролировать тебя.

Ах вон оно что! Тесный контакт!

– Милорд заявил, что я – продажная девка. Со мной можно и без свадьбы.

Отец Элефантий закатывает глаза.

– Нельзя! Грех прелюбодеяния! Салигияр сгорит в синем пламени, если возляжет с девой, с которой не венчан.

– Вот как! Что это не остановило его полчаса назад!

Вскакиваю, мечусь по комнате, ставшей тесной и приторной. Все эти занавесочки, рюшечки. Конфетность шебби-шика. Вынести всё и сжечь! Растоптать, порвать.

Ненавижу.

– Что было полчаса назад?

– Ничего не было, но всё могло бы быть!

Отец Элефантий мотает головой:

– Бэзил – и вдруг такое безрассудство. Скажите, между вами до этого не было какого-либо ритуала?

– Нет, – мотаю головой. – Просто венок ему подарила и всё.

– Стало быть, дитя, вы уже повенчаны, завтра лишь состоится оглашение. Признание вашего брака перед людьми, а на небесах он уже свершён.

Так и вижу довольную физиономию Великого Охранителя!

– Значит, по сути, я уже его жена?

– Да, по законам Летней губернии.

Почему же Бэзил до сих пор не заявил свои права на меня? И сегодня вёл себя, как влюблённый, а не как муж, требующий выполнить супружеский долг?

– Бэзил, когда ещё сидел у твоей постели, задумал эту свадьбу, – говорит отец Элефантий. – Выписал тебе наряды из столицы. Девочки тайком готовили гирлянды, сёстры напекли сладостей. Никогда ещё не видел его таким… счастливым.

– Вы словно о другом человеке рассказываете, – отзываюсь. Присаживаюсь на подоконник, позволяю ветру тронуть шею. Его ласки нежны и искусны. Ах, ветер-шалун.

Котёнок.

В ухо, ласково, чуть касаясь плеч. Напоминанием о несбыточном.

– Зачем вся эта показуха?

Отец Элефантий смотрит пристально, буравит.

– Потому что оно важно тебе. Бэзил сказал, ты так привыкла, видела в своём мире. Старался для тебя.

– Не понимаю. Он только что меня растоптал и унизил.

– Эх, девочка, – качает головой старик, – его всю жизнь учили убивать и карать, внушая, что в этом и есть любовь. Дескать, так ты заботишься о душе грешника, очищаешь её…

Но я не готова сочувствовать, ещё слишком свежа история о несчастных родителях.

Отец Элефантий угадывает:

– Брата его видела, да?

– Видела, он показался мне очень славным.

– У вас что-то было раньше?

– Айринн и он обручились.

Отец Элефантий сначала смотрит удивлённо, но, должно быть, скоро вспоминает – двоедушица. И вновь осуждающе качает головой.

– Стивен никогда своего не упускал. Так и искал способ досадить брату. Бэзил у них в семье виноват уже тем, что родился. Мать с детства чуралась его, и когда появился Стивен, всю любовь перелила на него. А отец – вечно недовольный первенцем – дождаться не мог, когда того в S.A.L.I.G.I.A. заберут. Уж поверь, ему очень несладко пришлось.

– Стало быть, тот случай с родителями, – месть? За испорченное детство.

Волна отвращения к будущему супругу накрыла меня.

– Что ты! – восклицает старик и меняется в лице. – То была одна из жутких проверок S.A.L.I.G.I.A. Насколько он готов подчинится. Он пожалел сразу, когда рассказал и получил похвалу от своих наблюдателей, – вздыхает. – Я присутствовал там, и помню, как бедный мальчик побледнел, когда ему сказали, что родителей накажут по всей строгости закона. Помню, дождался меня, своего духовника, бросился в ноги и стал умолять: «Спасите их, пожалуйста!» Отрок, запутавшийся в «хорошо-плохо» взрослых.

Из окна дышит холодом, бросает злое: виновны.

И я ёжусь, внутри – натянутая струна и дрожит. Спрашиваю тихо, едва узнавая свой голос:

– И вы помогли ему?

– Увы, дитя, у меня не было ни таких полномочий, ни должной дерзости. Зато когда их привезли, он сам, глупый мальчишка, кинулся спасать – попробовал устроить побег. Конечно же, его намерения прочли раньше, чем он успел что-то сделать. Его тоже наказали по всей строгости – родителей пытали у него на глазах. Он ползал на коленях перед своими наставниками, целовал им ботинки, лишь бы родных не мучили, но… те ребята – не судья Эйден. Они бросали на грехи необученных мальцов. Их не пронять мольбами. Они довели задуманное до конца. Всё, чем я смог помочь, это устроить грешников, когда их отпустили, сюда, в лучший приют.

– Стивен сказал, что Бэзил навещал маму и папу всего два раза…

– Да, мать не узнаёт его, но само его присутствие вызывает у неё панику и истерику… А отец – прячется в ужасе и шепчет откуда-нибудь из угла: «Не трогай! Не трогай! Я больше не буду играть» и начинает плакать. Бэзил навещал их дважды и дважды потом пытался покончить с собой, что для салигияра – страшное преступление. Никогда себя не простит. Так что, не считай его чудовищем. Вслед за Стивеном. Ему не понять, никому из них не понять.

Старик поднял на меня глаза, голубые и чистые, как омытое дождём небо.

– Так получилось, что все те, кто ему дорог, пострадали от него. Он боится, что это может повторится и с тобой. Пытается защитить, как умеет. От себя в том числе. Знаешь, пусть лучше ненавидит, чем полюбит и будет страдать.

Отлипаю от окна, сажусь рядом, обнимаю и говорю:

– Спасибо, что рассказали. Теперь у меня полная картина в голове…

Старик улыбается и хлопает по руке:

– Ты молодец, дочка. Уж не знаю, какая именно твоя душа, но одна точно мудра не по годам, – наклоняет голову вбок, становится привычно-хитрым: – Кстати, о картинах… Бэзил сам сюда картины Стивена привёз. Упрашивал меня спрятать так, чтобы никто не нашёл. Брата им не выдал.

Значит, всё-таки благодарный, зря Стивен говорил, что нет.

– Постойте… Если Бэзил видел ту картину, на которой я, значит…

– Он просто решил, что это – одна из девушек Стивена. И когда приезжал сюда, всё ходил любоваться.

Вспоминаю чванливое: «А рисует – хуже», и становится неприятно на себя, что приняла помощь Стивена в заговоре против Бэзила. Стыдно, что не рассмотрела за его холодностью страх и неуверенность в себе. Брата всегда считали лучше, наверное, даже он сам…