Казанова - Иен Келли

Казанова давно обдумывал поездку в самый быстро растущий город Европы, и письма Терезы укрепили его в решимости сделать себе новое состояние в Лондоне. Намерение разбогатеть не помешало ему взять значительные суммы, опять у маркизы д’Юрфе, а также собрать подаренные ему драгоценности и одежду, что позволило бы ему представить себя в Лондоне как аристократа.

Джузеппе, «графа д’Аранда», убедили или, вернее, обманом вынудили поехать.

Одинокая леди сможет немедленно расположиться в благородном и элегантно меблированном первом этаже… что дает некоторые особенные преимущества; Место удачно расположено на Пэлл-Мэлл… Въехать можно незамедлительно и жить на очень разумных условиях… больше ради компании, нежели прибыли. Пожалуйста, чтобы узнать точнее, обращайтесь напротив магазина игрушек мистера Деара на Пэлл-Мэлл.

Размещенное Казановой объявление о поиске любовницы (5 июля 1763 года)

Объявление Казановы о поиске жильца, в идеале — одинокой женщины, которая умеет читать между строк, появилось на второй странице «Лондон гэзитир энд дэйли эдветайзер» от 5 июля 1763, наряду с другими, обращенными к обывателям, между рекламой подвязок и заметкой о пользе от венерических болезней некой настойки. Очевидно, газету не читали дочери священников из провинции. Почему же знатный, богатый и обладавший хорошими связями итальянец, арендовавший дорогой дом на Пэлл-Мэлл, дал рекламу о поиске жильцов?

Казанова был чужд католических ограничений во взглядах на любовь, жизнь и приключения. Во время своего девятимесячного пребывания в крупнейшем и богатейшем городе Европы он завел отношения со своей жилицей-португалкой, семейством аристократов и кокоткой из Сохо, которая разбила ему сердце. Он лишился не одной тысячи фунтов, был привлечен к суду магистратом Боу-стрит за нарушение общественного спокойствия и хотел покончить жизнь самоубийством, прыгнув с парапета нового Вестминстерского моста. Его пребывание в Лондоне исполнено драматизма.

Казанова приехал в Англию 11 июня 1763 года с герцогом Бедфордом, вернувшимся из Версаля английским послом, путешествуя в качестве его гостя. Джакомо немедленно увлекся Англией, ее дорогами, экипажами, народом. Как он писал про англичан, относительно всего «они думают, что превосходят всех остальных»; Лондон был чистым городом с размеренной жизнью и — несмотря на все, что слышал итальянец — открытым для иностранцев и тех, кто искал жилье. Он нашел большой дом с экономкой на Пэлл-Мэлл спустя всего два часа после прибытия в Лондон, хотя, по правде говоря, сделал это, воспользовавшись четкими указаниями итальянца Винченцо Мартинелли, с которым повстречался в первый день прибытия в кофейне «Принц Оранский» на Хеймаркет-стрит, в клубе большой итальянской общины в Вест-Энде. Дом был «совершенным» во всех отношениях, с вызывавшими восхищение ватерклозетами в каждой спальне. Тем не менее Казанова не собирался здесь останавливаться. Он полагал, что, воссоединив молодого графа д’Аранда с его матерью, Терезой, теперь проживавшей как миссис Корнелис на площади Сохо, сможет стать желанным гостем у них в доме. В конце концов, Тереза воспитывала его десятилетнюю дочь, Софи, а Казанова, вероятно, зарекомендовал себя в воспитании восемнадцатилетнего Джузеппе достаточно хорошо, обеспечив мальчику блестящее парижское образование, пусть фиктивный, но получивший широкое признание титул и — на несколько лет — заботу одной из самых богатых женщин в Европе. Однако, хотя он почти сразу же направился в дом на восточной стороне площади Сохо — он стоял напротив тогдашнего здания венецианского посольства, — его там вовсе не ждали с распростертыми объятиями. Тереза не выходила к нему так долго, что он, в конечном счете, побрел обратно в Сохо.

Что было делать Казанове в Лондоне или что он планировал там делать? Один из ключей к разгадке кроется, в рукописной версии «Истории моей жизни», которая имеет относительно небольшое число поправок для столь объемного документа, и потому те, что все-таки сделаны, — особенно интересны. Когда Казанова рассказывает о своем появлении при дворе короля Георга III и королевы Шарлотты, состоявшемся во дворце Сент-Джеймс позднее тем же летом, то объясняет, что из-за его «натурализации» его представил! французский посол. Впоследствии этот пассаж был вычеркнут. К 1763 году Джакомо не только использовал титул во французском стиле, «шевалье де Сенгальт», он фактически приобрел французский паспорт. В воспоминаниях он опустил это обстоятельство. В будущем он отрицал факт своей французской натурализации, что может быть связано с его отвращением ко всем французским вещам после эксцессов: революции либо для защиты деталей собственного прошлого, скрывать которое имел основания: он был наемным шпионом французов. Кроме того, более конкретные подробности можно найти в архивах инквизиции в Венеции, куда в тот период Казанова начал настойчиво писать в надежде на помилование благодаря своей полезности за рубежом. В одном письме из Лондона, датированном 1763 годом, он предлагает промышленные секреты — опять окрашивание шелка, — которые, как ему кажется» могут быть использованы в. Венеции. Однако есть основания полагать, что одновременно он предлагал аналогичное ноу хау, тоже основанное на новой технологии, французам, на денежном довольствии которых мог по-прежнему находиться.

Он вернулся в Сохо поздно вечером — это был понедельник, 13 июня — в дом, где оставил спящего Джузеппе ожидать его мать. Там Тереза Корнелис, урожденная Имер, хозяйка лондонского клуба, наконец, вышла к Джакомо.

Годы для нее не прошли бесследно: теперь ей было сорок, и она начала толстеть; однако Лондон оценил ее старания и риск — она сделала состояние и имела доходное дело — частный клуб в собственном роскошном доме. В Лондоне в 1750-х годах наблюдалось настоящее помешательство на маскарадах в венецианском стиле и ридотто. Тогда их проводили в «Ротонде Ранела» или в Воксхолл-Гарденз, открытых для доступа высшего общества Лондона. Тереза, приехавшая в город всего на несколько лет раньше, удачно основала «Карлайл-Хаус маскерадес», где устраивались исключительно «частные» вечера. Она арендовала в Сохо дом, вход на вечера был дорогим и требовал одобрения строгих светских леди. Возможность того, что человеку могут отказать во входе, оказалась самым примечательным, наряду с ценой, которая позволяла Организовать щедрый прием внутри. «Я даю двенадцать ужинов и двенадцать балов для знати ежегодно», — в первый же вечер Тереза перечислила Казанове свои успехи, и он нашел подтверждение ее словам в «Лондон паблик эдвертизер». «Расходы, — продолжала она, — огромны». По прикидкам Казановы, она зарабатывала около двадцати тысяч фунтов в год., «Карлайл-Хаус» в Сохо не стоит рассматривать как заведение сомнительного толка, хотя все там надевали маски в стиле венецианского карнавала. Тереза Корнелис могла жить и любить по всей Европе и иметь детей не от одного мужчины, но в свете она держалась с исключительным достоинством и соблюдала правила приличий. В конечном счете ее платные концерты, объединявшие эксклюзивность высшего общества и ее собственные связи в мире музыки, оказали глубокое влияние на историю музыки Лондона. Она обладала энциклопедическими познаниями в итальянской и немецкой музыке и представила Лондону работы Иоганна Себастьяна Баха. Тереза даже попыталась организовать концерт «чудо-детей», Леопольда Моцарта, Марии-Анны и Вольфганга-Амадея. Она была промоутером и продюсером, как сказали бы сейчас, клубным импресарио, рисковавшим и получавшим прибыли. Бывшая соседка по Сан-Самуэле, ко времени, когда Казанова оказался на пороге ее дома в Сохо, Тереза Корнелис превратилась в женщину стильную, модную и влиятельную.