Как Николай II погубил империю? - Александр Иванович Колпакиди

Заранее согласимся, что всё так и есть. Тем более участие западных режимов в переворотах во множестве стран — от Сербии и Украины до Ливии и Чили — общеизвестно. Да и крах России их интересам вполне соответствовал. Прогрессивная общественность тоже воду мутила. Более того, общественность реакционная ей борьбу за души народные сливала самым жалким образом. Оцените, как 20 февраля (3 марта) 1880 года издатель одной из крупнейших консервативных газет России «Новое время» Алексей Суворин с известнейшим православным писателем-монархистом Фёдором Достоевским рассуждали о террористах, которые собирались взорвать императора и через год таки взорвали:

«В день покушения Млодецкого на Лорис-Меликова [Революционер Ипполит Млодецкий неудачно выстрелил в петербургского генерал-губернатора Михаила Лорис-Меликова и был повешен. — Ю.Н.] я сидел у Ф.М. Достоевского…

— Представьте себе, — говорил он, — что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и все оглядывается. Вдруг подходит к нему другой человек и говорит: “Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завёл машину”. Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли ль бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтобы он арестовал этих людей? Вы пошли бы?

— Нет, не пошёл бы…

— И я бы не пошёл. Почему? Ведь это ужас. Это — преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить… Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные, и затем обдумал причины, которые мне не позволяли бы это сделать. Эти причины — прямо ничтожные. Просто боязнь прослыть доносчиком… Напечатают: Достоевский указал на преступников… Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас всё ненормально, оттого все это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых. Я бы написал об этом. Я бы мог сказать много хорошего и скверного и для общества, и для правительства, а этого нельзя. У вас о самом важном нельзя говорить»[154].

Согласитесь, прелестно! Духоскрепнейшие столпы режима готовы смиренно наблюдать за убийством царя-батюшки, лишь бы их прогрессивные интеллигенты не осудили! И это почти за сорок лет до революции! Может, в таком случае с самим режимом что-то не так, если он со всеми своими полицией, жандармерией и Русской православной церковью не может обеспечить лояльность даже Суворина с Достоевским? Что уж там говорить о безусых студентиках да трепетных курсистках, которые все эти десятилетия в революцию уходили? Значит, имелось у врагов престола нечто столь притягательное, что в итоге оказалось сильнее всей тогдашней вертикали власти?

Митрополит Тихон на этот сам собой напрашивающийся вопрос не отвечает. Только велеречиво разглагольствует про одержимость прогрессивной общественности и про упадок духовности, но причин не называет. Зато всеми силами пытается оправдать последнего российского императора, который вёл в дни своего свержения себя чрезвычайно пассивно. Такое поведение категорически осудил глубокочтимый питерскими прихожанами митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн Снычев. Кстати, убеждённый монархист:

«Ведь он был помазан миром на царство, с тем чтобы вместе с народом выполнять свой долг перед Отечеством. В таком случае правомочно ли было его отречение от престола?

— Вы считаете, что он тогда проявил малодушие?

— Да, я так считаю. Допустим, он почувствовал, что потерял доверие народа. Допустим, была измена — измена интеллигенции, измена воинская. Но ты же царь! И если тебе изменяет командующий, отстрани его. Надо являть твёрдость в борьбе за Российское государство!

— Да, это, конечно, была слабость.

— Недопустимая слабость. Говорят: а что мог он сделать, если измена уже свершилась? Но иерархи наши, в частности митрополит Вениамин (Федченко), участник этих событий, однозначно высказывают мнение: да, со стороны царя это была слабость. Если уж страдать до конца, то на престоле. А он отошёл от власти, передал её по сути Временному правительству. А кто его составлял? Масоны.

— Враги.

— Да, враги. Вот так и открылась дверь для революции»[155].

Ещё резче выразился митрополит Нижегородский и Арзамасский, Николай Кутепов, раненный под Сталинградом и потерявший там пальцы обеих ног:

«Он государственный изменник. Почему? Ему было вручено все для правления. И даже Священное Писание гласит, что “правитель не зря меч носит”, для того чтобы усмирять тех горлопанов, которые восстают против. Далее. Практически он, можно сказать, санкционировал развал страны. И в противном меня никто не убедит. Что он должен был делать? Он должен был применить силу, вплоть до лишения жизни, потому что ему было всё вручено. Он счёл нужным сбежать под юбку Александры Фёдоровны»[156].

Владыка Тихон отвечает коллегам с позиций защиты светских общечеловеческих ценностей:

«Если Николай II имел бы даже возможность призвать верные войска на свою защиту, он тем самым начал бы гражданскую войну! Стратегия сохранения власти любой ценой была неприемлема для российского императора»[157].

Стратегия сохранения власти любой ценой была не то что неприемлема, но и обязательна для Николая II. Заполняя анкету первой всероссийской переписи населения 28 января 1897 года, царь в графе «Занятие, ремесло, промысел, должность или служба» написал «Хозяин земли русской». Таковым, согласно закону о престолонаследии, он стал, унаследовав престол после смерти отца — императора Александра III.

Поскольку на момент переписи Россия являлась абсолютной монархией, это чистая правда, но не вся. На церемонии коронации царя, как совершенно верно напомнил владыка Иоанн, помазали на царство святым миром, то есть освящённым ароматическим маслом, вместе с супругой. После того как митрополит Санкт-Петербургский Палладий совершил сие таинство, Николай стал помазанником Божьим. Именно это и имел в виду царь Иван Грозный, когда в письме польскому королю Стефану Баторию 29 июня 1581 года назвал себя государем «по божью изволенью, а не по многомятежному человечества хотению»[158].

Подробнее этот аспект отречения осветил профессор Московской Духовной академии, доктор богословия Алексей Осипов:

«Он [Николай II. — Ю.Н.] при этом не только противозаконно отрёкся за Наследника, не только передал власть тому (Михаилу), кто даже не знал об этом, а когда узнал, не принял её, но и прямо преступил решения и клятвы Великого Московского Собора 1613 года, постановившего: “Заповедано, чтобы избранник Божий, Царь Михаил Федорович Романов был родоначальником Правителей на Руси из рода в род, с ответственностью