Хроники особого отдела - Александр Игнатьев

Мрачная семья Габсбургов, свято чтившая традиции, и, гордящаяся вечно плачущей матерью нации, (Мария Терезия оставила в истории Европы след, сравнимый, пожалуй, только с делами Фридриха Великого!), так и не смогла сковать свою столицу тисками вычурных традиций.

Вена, как девственница, как нимфа леса, всегда была легка и молода.

Ведь недаром, молодой пекарь Петер Вендлер осенью 1683 года услышал шум из-под земли и разоблачил копавших лаз осман, а веселый город, во имя своего спасения, научил паренька печь восхитительные слоеные рогалики, так похожие на мусульманский полумесяц. В ту же осень трофейные мешки с кофе подарили жизнерадостным австрийцам «кофе по-венски».

Город даже не расстроился, когда Мария-Антуанетта Австрийская, ставшая впоследствии королевой Франции, назвала отечественные рогалики французским словом «круассан».

Гордость венских домохозяек – яблочный штрудель – тоже родился осенью.

И, конечно, любимые всеми австрийцами венские сосиски были распробованы осенью 1710 года на торговой народной ярмарке!

Веселый город одной осенней порой, играючи, принял художника Адольфа, и последний, став фюрером, не забыл покладистого нрава австрийской столицы. Толпы жителей ранними весенними цветами встречали затем «нашего парня», радуясь объединению.

15 марта, держа в руках копье Лонгина, фюрер с верхней ступеньки Ховбурга объявил о воссоединении Австрии и Германии. Гитлера тогда многие искренне любили, и, по результатам аншлюса, (всенародного голосования о воссоединении), «за» проголосовало 99,75% жителей Австрии и 99,08% германцев.

***

«Мой город… это же мой город!», – с какой-то тёплой грустью, размышлял Борис, сидя в маленьком кафе, недалеко от резиденции Эпштайн, принадлежащей русскому сектору – город теперь был поделён на районы влияния. Кафе, согласно такой разметке, находилось своей второй половиной, включающей кухню и кладовую, в секторе британской ответственности.

Они приехали вчера. И с раннего утра, Бернагард ушёл из отеля – подышать родным и таким далёким, забытым, счастливым воздухом. Он бродил по знакомым, и в то же время совершенно чужим, и каким-то озлобленно-напряжённым, голодным и избитым улицам своего детства. Слабовольно не решившись дойти до старого квартала, в котором жил, пока не ушёл на фронт, к полудню, Борис засел в кафе. Сюда же должна была прийти Ксения.

Было ещё довольно пусто, и лишь пожилая, ничем не примечательная пара, совсем рядом с ним, тихо обсуждала свои семейные дела.

«Какие милые старики», – посмотрев на них, решил Кесслер. Он на минуту задумался и вдруг представил себя и... Ксению – вот такими, сидящими за столиком напротив. Эти люди нравились друг другу, самим себе, и были совершенно спокойны. Как бывают спокойны только те, кому каждый последующий день приносит в подарок мирную тихую радость.

Пожилой господин, седовласый и статный, обладатель ухоженной бороды и усов, между тем неторопливо открыл серый конверт и принялся что-то читать. Его спутница, отломив маленькой ложечкой кусочек торта, подняла васильковые, в свете солнца, (ещё яркие, совсем не выцветшие от старости глаза!), и поинтересовалась:

– Что там случилось, дорогой? У тебя обеспокоенный вид.

– Случилось? А что случилось? – рассеянно поинтересовался господин и оглянулся. Потом поднял глаза от развёрнутого листа бумаги и немного обиженно сообщил. – Ничего не случилось. А что должно?

– Мне просто показалось, что ты немного напряжён, – пожилая дама ласково положила свою руку в желтоватой от времени, тонкой кружевной перчатке ему на рукав.

– Пришёл очередной счёт из электрической компании. Наши защитники, от нас самих, очередной раз пересчитали всё в свою пользу, – буркнул он.

– Тихо, дорогой, – осудила его жена. И, строго посмотрев на сидящего рядом улыбающегося Бориса, добавила. – Мы не одни.

***

Рядом со зданием Парламента, выстроенного некогда великолепным Теофилем фон Хансеном, располагалась ещё одна достопримечательность Вены: парк Фольксгартен . И в этот прекрасный день Марта, маленькая лютеранская прихожанка и садовница, аккуратно следящая за сказочным розарием парка, вышла из-за угла, с охапкой только что срезанных роз, увядших на клумбе. Путь женщины вёл к помойной куче и обратно – к розарию.

Прямо перед ней гордо несла свой совиный шлем каменная громада недействующего фонтана Афины Паллады. До 1945 его воды олицетворяли четыре реки, омывающие некогда великую империю: Дунай, Инн, Эльбу и Влтаву. Над ними грустно смотрели в противоположные стороны позеленевшие изваяния – аллегорически изображённые законодательная и исполнительная власти...

Жирная садовая земля, приставшая к подошвам калош, оставалась на брусчатке небольшими бурыми комочками. Таких следов уже накопилось достаточное количество, и Марта собиралась закончить рабочий день. На щеке и на лбу отчетливо была видна грязь того же происхождения, но этого труженица не замечала. Сегодня пришлось повозиться дополнительно, оттирая скамейки от следов, оставленных обнаглевшими за лето голубями, и она порядком устала.

Сентябрьский воздух нёс в себе все запахи жаркого лета. На синем небе, приклеенными белыми каплями, повисли пушистые облака. Марта любовно обрезала лишнее, отчего

её любимое творение после выходных, проведённых без хозяйской руки, вновь обрело законченный классический вид.

Сейчас она несла последнюю и, потому самую колючую, охапку. Путь её всегда лежал мимо кафе. Здесь она никогда не отдыхала, стесняясь своего рабочего вида, но всегда дышала его вкусными кофейно-ванильными ароматами.

Молодая женщина сделала привычный глубокий вдох и подняла глаза.

Прямо перед ней, за столиком стеклянного сине-зелёного витража венского кафе, вольготно расположился её муж. Её погибший муж – Бернагард Отто Кесслер, гауптштурмфюрер СС и военный преступник.

Женщина застыла. Что творилось в её голове в этот миг – потом она никогда не могла вспомнить.

Потому что, в этот момент, мужчина поднял голову, заулыбался и, подскочив, ( чуть не опрокинув чашку), схватил шляпу и начал отчаянно ею размахивать. Смотрел он при этом прямо в сторону Марты, но куда-то дальше, мимо неё. Женщина оглянулась и увидела идущую на неё... королеву? Точно вышедшая из какого-то, ещё не посмотренного нового фильма, высокая стройная брюнетка, в невероятном терракотовом платье и зелёном шифоновом шарфе, была великолепна. Она тоже, весело улыбаясь, подняла тонкую руку в белоснежной перчатке и помахала ему.

Взгляд Марты стал каким-то неживым, бессознательно блуждающим. Всё тело сжалось, болезненно наклонившись вперёд, губы тихо шевельнулись. И если бы проходившая мимо Ксения прислушалась, то бы различила в этом шёпоте только одно:

– Боже! Нет! Шпион...

Розы пришли на выручку оцепеневшей женщине – отзываясь на невольное движение сжавшихся рук, шипы немедленно ошпарили болью. В голове прояснилось.

Уже у помойной ямы, слабая улыбка осветила лицо женщины, и она смогла выдохнуть:

– Мне нужно убежище...

Выбросив колючие ветки, она распрямилась, глубоко вздохнула и почему-то проверила свой пульс. Затем резко