Не пара - Nata Zzika

— Влад, — растерянно проговорил отец, догадавшись, что палку-таки перегнул. — Я не это имел в виду.

— Все, больше не собираюсь говорить на эту тему, я тебя понял и надеюсь, что ты тоже все мною сказанное усвоил. Что тебе сказал Земов? О, как, кстати, долго жить будет, — Влад вытащил зазвонивший телефон и нажал на ответ.

— Добрый день, Владислав, — прогудел Земов. — Я вчера с родителем твоим переговорил. Уж извини за прямоту, жиденький он у тебя, не уважаю таких. Ладно, ближе к делу, Мопассана цитировать не будем. Вылет завтра утром, я лечу с вами, обратно также вместе.

— А билеты как, паспорта Вы не брали наши? — поинтересовался Влад.

— Какие билеты, Владик? На моем самолете полетим, а визы у вас есть.

— Да, одновременно с отцом недавно оформили шенген на три года.

— Ну и замечательно. Значит, завтра в семь утра во Внуково-3. Александру Викторовичу мне отдельно звонить или ты ему передашь?

— Он напротив сидит, все передам, конечно.

— Ну и отлично! Да, на всякий случай, ничего не кушайте с утра, а то анализы эти, сам понимаешь, кровь же брать.

— Разумеется, Анатолий Сергеевич!

— А, еще, я родителю твоему не рассказывал, что его тест на отцовство из Центра отрицательный. Собственно, я вообще об этом ничего не рассказывал, а ты не успел поделиться?

— Нет, не думаю, что это необходимо.

— Правильно думаешь. Пусть подергается, ему полезно. В следующий раз сначала подумает, потом сделает, — понятно было, что Земов шутит. — Все, до завтра.

— Это Анатолий? — отмер Александр Викторович, все время разговора тревожно вглядывающийся в лицо сына. — Что сказал? Что передать?

— Завтра в семь во Внуково-3, летим частным самолетом в Берлин и обратно. Утром ничего не есть, и пить только простую воду. Ты здесь останешься или вернешься в Москву?

— А? Здесь, утром вместе поедем, — отец явно мыслями был где-то далеко.

— Ты расскажешь, что Земов вчера тебе говорил?

— Да там особенно нечего рассказывать, — замялся отец. — В общих чертах — сказал, что устроит определение на отцовство и что в моих интересах не саботировать. И что если ребенок не мой, то у него ко мне больше не будет никаких вопросов.

— Ясно. Ну, тогда что, ты оставайся, а я съезжу тут в одно место, ночевать вернусь сюда же. Утром вместе и поедем. Матери придумай сам что-нибудь, потом поделишься, что именно.

Всю дорогу до аэропорта отец сидел молча, Влад на общении не настаивал, у него было, о чем подумать.

Ася, в принципе, нашлась. Он не мог не отдать должное ее изобретательности и целеустремленности и теперь понимал, что она воспринимала его, как угрозу и, убегая, была уверена, что спасает дочь и себя. Блин, это кем же он был в ее глазах и как теперь исправлять это? Влад в раздражении на себя стукнул кулаком по рулю, отец подпрыгнул и уставился на сына.

— Владик? — через некоторое время он осторожно заговорил. — Что-то еще, что я не знаю?

— Нет, это мои дела, тебя они не касаются, — отрезал Влад. — Мы почти приехали.

— Да, — согласился отец. — Не представляю, что сейчас нам устроит Марина.

— Надеюсь, при отце она будет более сдержанна, — возразил Владислав.

Встретили их два помощника Земова.

Ха, помощники… Смотря в чем, вряд ли это мозговые центры компании Земова. Конечно, Влад выяснять подробности трудовой деятельности этих индивидуумов не собирался — с такими ручищами и полным отсутствием интеллекта в лице, как у этих сотрудников, лишняя информация могла быть на самом деле совсем лишней. Как и знание, в чем заключаются таланты этих, несомненно, умелых работников.

В самолете кроме Земова и его… гм… сотрудников, больше никого не наблюдалось.

— А где Марина? — спросил Влад, оглядывая салон небольшого частного самолета.

— Я подумал, что нам всем спокойнее будет, если мы слетаем в чисто мужском коллективе, — усмехнулся Земов. — все-таки, дочь у меня разбалованная, не хотелось два часа выслушивать истерики. Я ее еще вчера отправил в Берлин, только она пока не знает, зачем.

— И чем она занимается сейчас? — поинтересовался Влад, догадываясь, что девушка смирно сидеть в номере вряд ли станет.

— Сейчас спит, — невозмутимо ответил ее отец. — Она вчера допоздна в… в общем, сегодня ей анализы лучше не сдавать.

— Да? И как же быть?

— Да ничего непоправимого, — отмахнулся Анатолий. — Сейчас быстренько вас в клинику доставим, потом я вас посажу на самолет, назад в Москву вернетесь, а сам поеду в гостиницу. Буду личной няней и завтра сдам Маринку эскулапам в лучшем виде.

— Тогда, да, нормально, — согласился Влад. — А то я уж было подумал, что впустую слетаем.

— Александр, — обратился Земов к Морозову-старшему. — Ты чего там ныкаешься, как неродной. Иди, садись рядом, за разговором время быстрее пройдет.

Отца заметно перекосило, и он отозвался:

— Нет, я лучше тут… подремлю. Не привык рано вставать.

— А, ну, как знаешь, — не стал настаивать Анатолий. — Лететь чуть больше двух часов, можно и подремать. Там, внизу под креслом пледы и подушки, располагайся.

Александр завозился, устраиваясь поудобнее, и затих.

Влад рассеянно смотрел в иллюминатор и думал, как ему дальше действовать с Асей.

— О чем задумался? — обратился Земов. — Переживаешь, что ли?

— Переживаю, — не стал спорить Влад и добавил. — За дочь переживаю и за любимую женщину.

— Что так? — заинтересовался Анатолий.

— Да, начудил я… по-крупному, — неожиданно для себя поделился Владислав. — Обидел ее. Крепко обидел, и она уехала и дочку забрала.

— Да, бывает, — покачал головой Земов. — Смолоду мы все глупости совершаем, за которые, иной раз, всей оставшейся жизни не хватает расплатиться. Любишь?

— Пока она не уехала, даже не представлял — насколько, — пробормотал Морозов. — И Катя, она на меня так смотрела, ручками, такие, знаете, тонкие ручки… обняла за шею, к щеке прижалась, я думал, задохнусь от чувств… Это такое… Всегда смотрел свысока на мужиков, кто сопли по потомству распускают, а сам теперь никак не могу забыть это ощущение, когда твоя собственная дочка обнимает тебя за шею и шепчет «Папочка».

— Дочери, они такие, — согласился Земов. — Сам так влип — однажды прижал к сердцу сверток, а оттуда лапка и пальчиками меня за нос цоп! И улыбка, такая беззубая, такая искренняя… и все — я пропал. Теперь вот, расхлебываю все дочкины чудотворства и хоть умом понимаю, что надо строже, что распустил, а силы воли надавить и приструнить не хватает.

Помолчал и продолжил: