Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

В союзном ЦИКе ситуацию прояснили быстро, затем направили запрос в Лечебно-профилактическое управление Наркомздрава и мгновенно получили оттуда шокирующий ответ: «Ни Наркомздрав, ни правление Института эндокринологии не уполномочивали тов. Тоболкина входить куда-либо по вопросу о передаче питомника. Питомник организован Наркомздравом для осуществления научных и научно-практических проблем, имеющих непосредственное отношение к здравоохранению.

Поэтому Народный комиссариат здравоохранения считает, что питомник должен и впредь оставаться в его ведении»9.

Эта попытка Тоболкина окончательно провалилась 22 февраля 1930 года, когда ему на Арбат, на дом, фельдъегерь принес документ из ЦИК СССР: «В ответ на Ваше ходатайство о принятии в ведение Комитета научно-исследовательского питомника обезьян в Сухуми сообщаем, что ввиду несогласия НКЗдрава РСФСР о передаче питомника указанный вопрос в Комитете рассматриваться не будет»10.

Следующим шагом по низвержению Тоболкина стала финансовая проверка деятельности питомника. В Сухуми нагрянула специальная комиссия Наркомздрава, состоявшая из инспекторов Райхельсона и Манта. Они уже были хорошо накручены директором Эндокринологического института и, как настоящие ищейки, набросились на документацию. Инспекторы мгновенно отметили следующее: «Расходование отпускаемых на нужды питомника сумм до 1-го октября 1929 года проводилось в порядке авансов через отдельных подотчетных лиц, каковыми по данным бухгалтерии являлись:

1) Зав. питомником — профессор ВОСКРЕСЕНСКИЙ, 2) Замдиректора института — доктор ТОБОЛКИН, 3) Зав. хозяйством — тов. ДОБРЫНИН и 4) строитель здания питомника — инженер ГОЛОВКИН. Как уже отмечалось в разделе подотчетных лиц, финансирование через разных лиц — явление ненормальное»11.

Дальше больше. Инспекторы начали придираться к тому, что раньше не вызывало никаких подозрений, но теперь стало предметом изощренных обвинений.

«Финансовая отчетность по питомнику сконцентрирована в Москве и ведется бухгалтерией института, каковая все поступающие из питомника оправдательные документы проводит не по одному общему счету питомника, а раздельно по счетам института.

Таким образом, устанавливаем, что отчетность в институте по питомнику от 1 октября 1929 года не была выделена, несмотря на значительность бюджета»12.

Проверочная инспекция входила в какой-то азарт. В действительности она выполняла чей-то заказ, цель которого первоначально состояла в компрометации Тоболкина и отстранении его от руководства. Угрозы рассыпаны по докладу в самых неожиданных местах. Например: «Строительство питомника производится инженером Головкиным с 1927 года (см. протокол от 6 мая 1927 года № 23). Ввиду того что вокруг этого вопроса создалось много мнений и им интересуются соответствующие организации, этому вопросу в момент обследования было уделено сугубое внимание…»13 Понятно, что «соответствующие организации» — это Экономическое управление ОГПУ.

Инспекторы Райхельсон и Мант пошли еще дальше. Они припомнили, что: «Как известно из доклада тов. РУБАКИНА (уполномоченного НКЗ во Франции), заготовка прошлого года проходила исключительно в ненормальных условиях. (Большой падеж, значительная переплата, чрезмерные накладные расходы и гонорары/половозрелость обезьян)»14.

Это было начало платы за независимость и своенравие, следствием которого стал отказ Тоболкина поставлять обезьян для донорских операций с гениталиями.

Но Кремль и Наркомздрав вначале пребывали в некоторой растерянности и не знали, как себя вести с взбунтовавшимся начальником обезьянника. Вожди посылали запросы в руководство Эндокринологического института, рассчитывая прояснить ситуацию, но оттуда стали приходить нервные и путаные объяснения. Так, 17 июля 1930 года замдиректора Шютте, управляющий научно-показательной лабораторией, заявлял: «По вопросу о Сухумском питомнике обезьян ввиду неполучения от него исчерпывающих отчетов о проделанной работе и оценке этой работы как правлением института, так и общественными организациями доложить Вам что-либо конкретное я не имею возможности и еще раз прошу всяческую ответственность за деятельность Сухумского питомника с меня снять»15.

Потом 11 октября 1930 года Наркомздравом была спешно создана комиссия товарища Гончарова, специально для обследования работы Эндокринологического института, а конкретнее — для проверки действий Тоболкина в Сухуми. Члены этого контрольного органа тут же обсудили постановление Рабоче-крестьянской инспекции Пролетарского района Москвы о том, чтобы Рабоче-крестьянская инспекция СССР «произвела обследование Сухумского питомника путем посылки специальной бригады»16. Причем комиссия товарища Гончарова на этом не остановилась. Она выбрала ответственного сотрудника — товарища Гомпакова и поручила ему «выяснить в РКИ СССР, какое решение принято по решению РКИ Пролетарского района и доложить об этом на следующем совещании комиссии»17. Теперь вся жизнь питомника ставилась под тотальный контроль.

Внешне все дело шло к масштабной ревизии.

А экскурсии все шли и шли к заветным воротам обезьяньего питомника. Экзотическое зрелище привлекало массу отдыхающего на курорте народа. Поглазеть на своих дальних родственников желали многие туристы. Газета «Советская Абхазия» сообщала:

«Десятки рабочих экскурсий и школ тянутся к этому оригинальному учреждению, где, по счастливому выражению одного из посетителей (ленинградского профессора А.В. Немилова), “самый воздух как будто пропитан дарвинизмом”»18. Постепенно питомник превращался в одно из орудий коммунистической пропаганды. Последним же выстрелом этого орудия должны были стать сенсационные опыты по гибридизации человека.

Агитационная шумиха к середине 1930 года набирала невиданные обороты. Она создавала ощущение, что в питомнике готовится событие планетарного масштаба.

«Сейчас обезьяньим вопросом, — утверждала “Советская Абхазия”, — интересуются ученые всего мира. Во многих крупнейших мировых лабораториях разрабатываются и уточняются путем опытов как теория происхождения человека и обезьян от общего предка, так и использование обезьян для экспериментальной медицины»19.

В эти же дни в обезьянник приехала съемочная группа кинофабрики ВУФКУ для работы над фильмом «Обезьяны и человек». Это было прямое задание партии. Будущая картина должна была стать киноиллюстрацией к труду Фридриха Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Главными актерами будущей картины, конечно же, стали шимпанзе. Они должны были наглядно продемонстрировать свои ограниченные трудовые и интеллектуальные возможности и в то же время, согласно давнишнему предположению основоположника марксизма, сделать шаг на пути к разумному мышлению.

«Одним из моментов фильма явится показ знаменитой теории Энгельса, который говорил, что с того момента как обезьяна начинает использовать и делать орудия, она уже перестает быть обезьяной и приобретает способности человека»20, — заявляли создатели фильма абхазскому журналисту.

Но обилие туристов и всевозможная шумиха вокруг обезьянника раздражали целеустремленного профессора Иванова. Он был шокирован армией глазеющих соотечественников, пытавшихся увидеть своих предков.