Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

не чужда современным художественным практикам, и в доказательство – куча фото, где визуализированы смелые фантазии провинциалов.

– Ты же вроде за искусством ездишь… – говорит Ковач, нехорошо усмехаясь (он обостряет ситуацию по принципу: лучшая защита – нападение).

– Езжу. И что?!

– Но тут же что-то совсем иное! Вот этот кошмар – тоже искусство?!

Он демонстрирует изображение грязного тряпья, обнесенного по периметру колючей проволокой.

– Да, тоже искусство! Во всяком случае это лучше того, что изображают твои безумцы!

– А вот я так не думаю! Мои хотя бы стараются вылезти из безумия, а эти?! Они же убивают в себе здравое начало и нас туда же толкают!

– Они никуда не толкают! Обычная игра, вполне безобидная!

– Да это ж явная шизофрения!

– Вот как?! Но ты ведь не признаешь шизофрению! И циклотимию не признаешь, и другие диагнозы…

– Неважно, что я признаю! Не уводи разговор в сторону!

Закончив разбирать сумку, Валерия устало опускается на диван.

– Это ты уводишь в сторону. А главное, все время врешь. И мне врешь, и себе… Я так больше не могу.

Разговор на грани, еще немного – и его обзовут мародером, который присваивает художество ради последующего самоутверждения. Он тоже не смолчит; в итоге плечики в шкафу станут полностью пустыми, Валерия окончательно вернется к родителям, а Ковач останется куковать в одиночестве, слушать тоскливые стоны в ночи и успокаивать себя тем, что мир, в который его тащат – далек от здравости так же, как Земля от Марса. Далек, кто спорит; да только другого мира не дано, а маленькие человеческие радости так привлекают, так греют душу…

Неизбежную ссору прерывает (то есть откладывает) Соня, что возникает на пороге вместе с братом. Такой же рослый, только намного худее, брат впервые появляется в этих стенах и с интересом оглядывает мастерскую. Ковач снимает накидку с бюста, выставляет его перед зеркалом, зашторивает окно. Теперь надо избавиться от посторонних: Валерия сбегает в спальню; брат, уяснив ситуацию, быстренько откланивается.

– В общем, жду в машине… – жмет руку сестре. Та жалко улыбается, похоже, не хочет отпускать единственного близкого человека. Когда Соня несколько лет назад едва не сожгла родительский дом, оставив невыключенной плиту, отец с матерью сдали ее в интернат. Воспользовались случаем, ведь дочь социально опасна! Но брат забрал оттуда, поселил у себя, с той поры и возится с невменяемой.

Ковач захлопывает дверь.

– Ты с ним скоро увидишься.

– А с мамой? Я знаю: папа на симпозиуме, ему некогда, но с мамой ведь можно?!

Опять возврат симптоматики! Соня выдумала себе родителей, превратив их из работников трамвайного депо в семью академиков, где отец всегда на конференциях и симпозиумах, а мать – его верная подруга, оформляющая гениальные работы супруга. Страшная занятость не дает близким людям видеться с дочерью, которую они безумно (а как же!) любят. Только опровергать измышления бессмысленно – не вспоминает про перстень, и хорошо. Сейчас самый близкий человек для нее – Ковач, только он поможет пролезть через невероятно узкое игольное ушко, что отделяет мир здравости от вселенной больных фантазий. Может не помочь, как масть ляжет. Но он будет очень стараться: останавливаться на полпути нельзя, иначе все загубишь!

– Ладно, садись к портрету… – говорит, бросив взгляд на дверь. Главное, чтобы Валерия набралась терпения, а еще лучше – чтобы на время ушла. Не хочет уходить? Что ж, поработаем так…

Верхний свет выключается, зажигаются настольные лампы, с двух сторон освещая незаконченный бюст. Будет ли он завершен? Посмотрим; а пока усадим Соню так, чтобы в поле зрения находилось зеркало. Присутствие зеркального двойника обязательно, он будет вести вперед, подталкивать процесс. Вроде все? Тогда начинай!

Как обычно, начало робкое, после перерыва (пусть на сутки) навыки слегка утрачиваются.

– Увереннее, Соня! И сегодня – сама!

– Хорошо, хорошо…

Проходит минута, другая, пока лепка начинает двигаться полным ходом. Ого, серьезно прибавила! Ковач наблюдает, как ускоряется движение рук, и сам проникается уверенностью: будет завершение!

Все, что бурлит внутри, сейчас сосредоточено в кончиках ее пальцев. Пальцы движутся настолько быстро, что Ковач не успевает отслеживать результат, кажется, он наблюдает за игрой пианиста-виртуоза, что изымает тридцать вторые доли и при этом сохраняет строй и логику музыкального опуса. А Соня сохраняет! Поначалу, когда лепила медленнее, Ковач всегда был на подхвате, готовый подсесть, чтобы поиграть в четыре руки. Но сейчас она справляется, причем темп все более нарастает! Ну же, играй, не сбивайся!

Не выдержав, Ковач встает и нервно прохаживается по мастерской. Остановившись, видит выступившие над верхней губой капельки пота и свисающую черную прядь. Поддувая уголком рта, Соня откидывает ее; могла бы рукой, но жалко рук, они нужны для более важного дела!

Когда темп замедляется, взгляд обращают на Ковача. В глазах читается: помогите! Тот указывает на зеркало – вот помощь! Зазеркалье – клавир, именно там, по ту сторону стекла, прописаны ноты, по которым играется опус. Видят ли ноты? Видят, темп восстанавливается, и автопортрет продолжает двигаться к завершению…

Время в такие моменты меняет скорость. Проходит час, два или больше (а может, меньше) – не очень понятно, не исключено, что вообще несколько минут прошло. Внезапно Соня будто пьянеет. До того молчавшая, предельно сосредоточенная, она вдруг расслабляется, и начинается вербальный поток. В этом словесном водовороте всплывает все сразу: что она красавица писаная, что украшения у нее лучшие, и камни там высшей пробы; а дарит их любимый папочка-академик, чья зарплата выше крыши, потому что он возглавляет очень секретный институт. Именно там получено твердое научное доказательство скорого наступления Апокалипсиса! Расчислены день и час, когда вострубят безжалостные всадники, но людям такого знать не дано, лишь она, Софья (что, между прочим, означает «мудрая»!) владеет бесценными сведениями, полученными от папочки!

– Мудрая, очень мудрая! – подстегивает Ковач. – Главное, не останавливайся!

Его рубашку, он чувствует, хоть выжимай, при этом в квартире нежарко – жар в Сонином мозгу, он будто излучает энергию, разогревая окружающее пространство. А вы в курсе, что не все мертвые воскреснут?! Не все, не все, это сказки для бедных! А вот Софья воскреснет, причем гораздо раньше – вот прямо сейчас! Ага, отмечает Ковач: в очередной раз желают воскреснуть, это надо взять на заметку! Но записи будем делать позже, сейчас главное – довести дело до финала!

Появление Валерии глупо, тупо, вообще ни в какие ворота! Почему часок просто не посидеть в спальне?! Она движется в кухню, демонстративно не смотрит ни на Ковача, ни на Соню, но та, заметив постороннего человека, внезапно вскакивает. Схватив Валерию за руку, Соня втаскивает ее в кухню, захлопывает дверь,