У дьявола в плену - Карен Рэнни

Но Давине было все равно, даже если об этом услышит весь мир. Корни безумия Маршалла уходили в то время, когда он был в Китае. Она должна найти способ помочь ему простить себя.

— Расскажи мне, Джим.

— Китайцам было безразлично, кого убивать. Они решили убить нас всех. И им так это понравилось, что они убивали каждого из нас… и всякий раз другим способом.

Наступило молчание, а Нора положила руку на руку Джима, чтобы подбодрить его. Онвзглянул на Нору, и она улыбнулась.

— Но они ни с кем не делали того, что делали с графом. Похоже, они хотели, чтобы он страдал больше всех. День за днем они подсыпали ему в еду опиум. И он был способен лишь сидеть в углу с закрытыми глазами. Никто даже не мог сказать, жив он или мертв. — Джим смял свою шапку, а потом стал ее разглаживать. Руки у него были старыми — гораздо старше его возраста, — со шрамами и мозолями, настоящие руки матроса.

— После того как они пичкали его наркотиками в течение нескольких дней, они переставали давать ему опиум три дня, а один раз они заставили его ждать неделю. Его трясло, у него появлялись видения, а потом его начинало рвать. После этого он просто лежал, свернувшись, в углу. Иногда он умолял их позволить ему умереть, но у них на уме было совсем другое.

— Что произошло потом?

Джим отвернулся к окну, и Давина подозревала, что он видит не мелькавший за окном пейзаж, а то, что происходило в тюрьме в Китае.

— Они поставили его перед выбором: опиум против одного из его людей. Если он согласится, они снова дадут ему попробовать вкус опиума. Он пытался держаться. Его тело сотрясала страшная дрожь, он корчился в конвульсиях и кричал на них, и я понимал, что его муки ужасны.

— И он выбрал опиум?

Джим опустил глаза.

— Два раза. В самом начале. Больше никогда. Я не знаю, как ему это удалось, но больше он не сдал ни одного из своих людей.

— А я знаю как, — вздохнула Давина.

Джим посмотрел на нее с любопытством, но она не сказала ему о шрамах на ладонях Маршалла. Неужели он нашел гвоздь и вонзал его в собственную плоть до тех пор, пока физическая боль не облегчала его страданий отломки?.. Она закрыла глаза и откинулась на подушки сиденья.

Джим, однако, еще не закончил свой рассказ.

— После этого он ни разу не сдался, но, я думаю, он не простил себя за тех, кто умер по его вине. Их призраки оп и видит.

— Спасибо, Джим.

Давина открыла небольшое окошко за спиной Джима и Норы и крикнула кучеру:

— Не мог бы ты подстегнуть лошадей, чтобы мы скорее доехали?

Давина видела этого кучера в первый раз, но он, как и все служащие Эмброуза, был с ней почтителен.

— Уже темнеет, ваше сиятельство, а дорога здесь не очень хорошая. Если какая-нибудь из лошадей, не дай Бог, сломает ногу, мы вообще не доберемся до Эмброуза.

Против этого возразить было нечего, поэтому Давине оставалось лишь желать, чтобы их карета каким-то магическим способом перенеслась в Эмброуз по воздуху.

Ее взгляд упал на маленькое зеркальце, прикрепленное к ящичку сбоку от нее. Заглянув в него, она увидела, что она страшно бледна, а в глазах плескался страх.

Открыв ящичек, она сдвинула в сторону визитные карточки и посмотрела на лежавшие на дне часы. С того момента, как они покинули Эдинбург, прошло всего двадцать минут, а ей показалось, что пролетела вечность.

До Эмброуза было еще далеко.

«Господи, сделай так, чтобы с ним все было в порядке. Прости меня, Боже, за то, что я покинула его. Прости меня за то, что гордость не позволила мне остаться с ним…»

Когда они приедут в Эмброуз, она помчится в библиотеку, встанет перед ним на колени и возьмет его руки в свои. Если понадобится, она одной силой воли заставит его оставаться в реальном мире.

А миссис Мюррей заслуживает того, чтобы оказаться в аду. Почему этой женщине так хотелось отослать Маршалла подальше от Эмброуза? Потому что между ни ми уже не было тех отношений, которые были в прошлом? Неужели миссис Мюррей также ревновала Давину к Маршаллу, как Давина ревновала к нему экономку?

Что ей делать? Как она может их остановить? Надо взять себя в руки, приказала она себе. Она — графиня Лорн. Она найдет способ. Гэрроу Росс уже не обладает такой властью над Маршаллом, как она. Она должна укрепить свой авторитет. Это зависит только от нее.

И от нее зависит спасение Маршалла.

Потребовались четыре дюжих молодца, чтобы затолкать его в карету. Несмотря на то что Маршалл был в бреду, он понимал, что происходит что-то ненормальное. Когда в прошлом у него возникало подобное чувство, он всегда к нему прислушивался, и теперешняя ситуация не была исключением.

Когда Маршалл сопротивлялся, ему показалось, что он слышит протестующие крики Джейкобса, однако никто даже не пытался прийти ему на помощь. Спустя несколько минут его утихомирили и посадили в карету.

Он не знал, куда его собираются везти. Со времен Китая его еще никто не заставлял делать чего-либо против его воли. Неожиданно — словно это было напоминанием — напротив него в карете оказался Питер. Рядом с ним был Мэтью.

Ладонь левой руки Маршалла вдруг начала дергаться, и ему захотелось, чтобы боль стала невыносимой — заслуженное наказание за их смерть.

Он прислонился затылком к спинке сиденья и в какой-то момент — это, должно быть, была вспышка сознания — он понял, что перед ним не Питер и Мэтью, а двое дюжих молодцов с угрюмыми лицами, совсем недавно заталкивавших его в карету. У одного через все лицо проходил шрам, другой почему-то прикрывал ладонью нос. Они, наверное, удивлялись, как они здесь оказались и почему хозяин Эмброуза граф Лорн связан по рукам и ногам, словно рождественский гусь.

Если бы Маршалл мог говорить, он сказал бы им, что не держит на них зла за их действия. Они, в конце концов, представления не имели, каким ужасом было для него заключение в тюрьму…

Карету сильно трясло, и он почувствовал, что его начинает подташнивать. А может, это от того, что он уже несколько дней ничего не ел. Когда это было в последний раз? Это была единственная здравая мысль перед тем, как карета остановилась и его из нее извлекли.

Перед ним было здание, которого он никогда прежде не видел, но дальше его мысль оборвалась, и он потерял сознание. Спустя мгновение он очнулся и почувствовал, что его ведут — скорее, волокут — внутрь этого здания.

Странные, гулкие голоса окружали его, пока его поднимали по нескольким лестницам. Он услышал слово «Эмброуз», а потом кто-то к нему обратился, но вопрос затерялся где-то в глубине сознания.

Его положили на кровать и оставили одного. Кругом была тишина. Единственным звуком, который он услышал, был скрип ключа, поворачиваемого в замке. Значит, он опять стал заключенным.