Крыса-любовь - Мойя Сойер-Джонс

Он отошел, чтобы еще раз полюбоваться безголовой фигурой. Марлен тут же скользнула на его место и зашипела:

— Ты что творишь? Это же не моя нога!

Кажется, самое время собраться с духом и сесть.

— Он-то не заметил, — шепотом отозвался я. — Ему нравится. Он думает, что это лучшая нога, какую он видел в жизни. Ты посмотри на него!

Половой Гигант водил ладонью по выставленному бедру фигуры. Он оглянулся на Марлен и плотоядно подмигнул. Мол, я потом хорошенько все у тебя рассмотрю и обнюхаю.

Марлен зазывно улыбнулась в ответ, после чего развернулась ко мне, готовая вцепиться когтями:

— Чья это нога, Арт?

— Да брось, Марлен. Что не так? Классная нога. Тебе есть чем гордиться.

— Она моложе моей. Это ноге двадцать восемь. От силы тридцать.

К нам подлетел раздутый цыпленок и сел на плечо Марлен. Рад сообщить, что плечо уж точно было ее.

— А что такое у нее с пальцами? Почему второй длиннее большого?

Длиннее? Я плюхнулся обратно на скамью, чтобы уйти с линии огня. Снаряды Марлен свистели у меня над головой, пролетали мимо ушей.

— Я не стану за это платить!

Это был самый мощный ее заряд — и он пропал даром. Мы оба знали: она заплатит. Ни за что на свете Марлен не отречется от ноги, которая даже лучше ее собственной. Она зашагала к двери, на ходу поманив пальчиком Полового Гиганта. Тот неохотно поплелся за ней. Последнее, что я услышал, был ее визг на лестнице.

— Ах, ты! Прямо мне на голову! Да что это такое?

Куриное дерьмо.

Внизу хлопнула дверь. Тишина. Я зажмурился и стал мысленно повторять очертания загадочной ноги, чтобы понять, как же это вышло.

Кто-то сказал (увы, не я), что художник не создает, а открывает то, что уже существует. Именно это со мной и случилось. Я представил, как мои пальцы мнут глину, и вот глина стала плотью, и пальцы прошлись по гладкой белой коже, от живота и груди вверх, к шее, и выше, к… О да!

Я вскочил, окунул руки в ведро и лил, лил воду на твердую глину, пока она не стала мягкой и податливой. Мои пальцы тут же взялись за работу. Они искали, нащупывали истину, извлекали ее на свет божий — как будто она всегда была там, во мне, и только ждала своего часа.

Любовь к себе — это начало романа, который длится всю жизнь.

Оскар Уайльд

Мы не те, за кого себя выдаем. Хуже — мы даже не те, кем сами себя считаем. Наше представление о себе — это черновой набросок, рабочий вариант личности. Это плод кратких моментов прозрения, встреч с подлинным «я», после которых мы гордились собой, или стыдились себя, или просто себя любили. Вот что такое я. Вот на что я могу рассчитывать. Вот на что я могу положиться. Так мы и живем годами — и забываем, что иногда полезно заново познакомиться с самим собой.

Всегда тяжело обнаружить, что ты не тот, кем себя считал. Однако во всем есть светлые стороны. Когда умирает одно, рождается что-то другое. Как часто говорил один мой знакомый, неплохое начало, правда? По крайней мере, это начало.

— Не совсем в моем духе, — заметила Шейла, дочитав мою статью для «Умом и сердцем». — Я рассчитывала на что-то в несколько ином роде. Но мне нравится. Особенно последняя фраза. «По крайней мере, это начало». Пробирает до кишок.

— И все? — спросила я. — Больше ничего не скажешь?

— Да нет, детка. Ты молодец. Отлично справилась. — Утробный смешок потонул в струе дыма. — В твоей-то ситуации… Тебе надо написать еще что-нибудь из той же оперы.

У меня вышло сочинение на тему человеческих отношений, а не тот репортаж о психотерапевтах, которого ждала Шейла. Но я его написала. И освободилась. Можно было двигаться дальше.

После того эпизода в больнице, когда Арт и Гордон слились воедино, мне пришлось задать себе пару неприятных вопросов. Написать статью для «Умом и сердцем» оказалось не так-то просто. Я мучилась неделями. И вдруг, в один прекрасный момент поняла, с чего нужно начать.

В этот прекрасный момент я пыхтела над тазиком, по локоть в мыльной пене — пыталась отстирать мазок голубой краски на розовом платье, том самом, которое купила специально для первого свидания с Артом. Даже сейчас не совсем понимаю почему. Что было у меня на уме, когда я заявилась к нему в мастерскую, пряча голодное тело под розовым шелком? Кого я хотела соблазнить? Незнакомого мужчину — или брата моего знакомого мужчины? Кого я целовала в глубине сердца — Арта? Гордона? Обоих сразу? Вот в чем была загвоздка. Задним числом я поняла, что не только Арт обманул меня в тот день. Я и сама себя обманула.

Я надолго оставила пятно — чего Истребительница Пятен очень советовала НЕ делать. Теперь ясно было, что оно уже никуда не денется. Платье больше не будет прежним. Так не принять ли это пятно как есть и не считать ли его… чем? Сувениром? Памятным знаком? Или даже талисманом — вроде незаправленной постели?

Через два месяца я снова была у себя в прачечной, отцепляла железный каркас от бельевой корзины.

— Она вообще-то встроена в шкаф, но выдвигается, — объяснила я Шери, очень приятной женщине, которая стояла рядом. — Вот так! — И продемонстрировала.

Шери не могла наглядеться на мое продуманное хозяйство.

— У вас чудесный дом. И потрясающая техника. — Она погладила мою немецкую стиральную машину — полный автомат с устройством для сушки. — Вы что-нибудь здесь оставите?

— Я все оставлю. Начинаю с нуля.

Шери что-то пробормотала, страшно довольная, и пошла на поиски своего мужа Дэвида. Он проверял, нет ли в спальне сухого грибка.

Это была одна из трех семейных пар, что всерьез хотели купить наш дом. На показах я везде ходила с ними и с радостью отвечала на любые вопросы.

— Твою мать! Джули, какого хрена? Что за дела?

На любые, конечно, только не на такие.

Хэл ворвался в дом, размахивая объявлением о продаже. Мой теперь уже почти бывший муж был в новых, свободного покроя, кремовых штанах; на рубашке, прямо над брюшком (тоже что-то новенькое!), сидело пятно томатного соуса с характерным масляным ободком.

— Запеченные помидоры и боккончини. Ресторан «У Марио». Ты не изменяешь своим обеденным привычкам, Хэл.

Он стоял в дверях прачечной, весь белый от злости. От него буквально исходила ярость.

— Я пришел забрать зеленый коврик. Имею право, между прочим! Я за него платил.

— Не имеешь, Хэл. За него до сих пор не выплачен кредит.

Это я знала совершенно точно. Весь последний месяц я разбирала извещения и счета в нашем секретере. На этом настоял Томас. Он помогал мне начать новую жизнь и заставил выяснить, что у нас с финансами. Оказалось, что последние пару лет Хэл упорно разрушал наше хрупкое равновесие и теперь у меня почти ничего не осталось.