От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

Чем больше я познавал современную Турцию, тем сильнее восхищался достижениями Гази и его сподвижников. Заседавшее в Анкаре правительство уже добилось многого. Будь в запасе у него хотя бы десять лет мирной жизни, я уверен: весь мир с удивлением взирал бы на совершенно новую Турцию.

Надо признать, что нынешним турецким правителям досталось тяжелое наследие. В начале двадцатого века Турция представляла собой безнадежно нищую страну, развращенную многолетним равнодушием и кумовством, связанную по рукам и ногам мусульманской традицией. Правительство Ататюрка провело тотальную модернизацию: оно решительно порвало с традицией, избавилось от алчных иностранцев, реанимировало производство и заставило турок работать.

Мне кажется, что Кемаль Ататюрк чем-то напоминает нашего Альфреда Великого. Тот тоже начал с того, что изгнал из Англии данов и занялся переустройством родной страны. Подобно своему британскому предшественнику, нынешний турецкий президент отложил в сторону меч и посвятил себя созданию новых законов для турецкого народа.

Организация турок-кемалистов близка по духу к ирландскому движению Шинн Фейн. На протяжении столетий турки находились в подчинении у греков, армян, евреев и других иноземцев, сумевших узурпировать все коммерческие рычаги в стране. При этом страдала не только турецкая экономика, но также язык и религия. Доказательством тому множество арабских слов и верований, проникших в турецкую культуру. Ататюрк поставил перед собой цель создать новую, турецкую Турцию, и для этого ему пришлось сокрушить тысячи чужеродных идолов. Он избавился от всего иностранного.

Удивление вызывает то спокойствие, с которым турецкий народ отнесся к ниспровержению традиций. Похоже, турки беспрекословно доверяют своему Гази: они никак не отреагировали на исчезновение султанов и халифов, смирились с изменением социальных обычаев, небывалой свободой женщин, запретом на ношение национальной одежды и фактической отменой религии.

Нашлись, конечно, люди, которые цинично посмеивались над новой моделью поведения, усиленно пропагандируемой президентом, — особым нападкам подвергались алкогольные коктейли, фокстрот и нелепые котелки. Но даже критики не могли не восхищаться той энергией и решимостью, с какой Кемаль Ататюрк взялся переделывать Турцию на новый, европейский лад. Он не остановился даже перед тем, чтобы заново переписать историю страны — и все для того, чтобы открыть перед своим народом новые перспективы.

На мой взгляд, из всех этих достижений наибольший интерес представляет новая система образования.

Я высказал пожелание посетить начальную школу в Конье. Хассан на мою просьбу отреагировал неожиданно.

— Думаю, туда вам лучше отправиться одному, — сказал он и пояснил: — Если я пойду с вами, то могу расплакаться и покрыть себя позором. Все-таки я кавалерийский офицер.

Тут уж я не сумел скрыть своего удивления. Неужели передо мной тот самый человек, который совсем недавно хвастал своими военными «подвигами»? Герой, который жег деревни, убивал мятежников, с шашкой наголо скакал в атаку на греков и роялистов?

— Вам этого не понять! — воскликнул Хассан. — Вы-то родились и жили в стране, где получить образование очень просто, а школа — самое обыденное явление. Не то что у нас! Вы только подумайте: в детстве я был вынужден ходить в какое-то непонятное заведение при мечети. Мы сидели на грязном полу, а наш с позволения сказать учитель — старик, которому было наплевать на нас, — читал вслух Коран. Вот и все. Такова была Турция во времена моей юности. Теперь все изменилось. Каждый молодой турок — не важно, юноша или девушка — имеет возможность учиться бесплатно. В вашей стране образование — как вода, всем дается даром. Повсюду бесплатно! Потому я и говорю, что вы не поймете. Когда я смотрю на этих детей, у меня все здесь сжимается…

И Хассан, кавалерийский офицер, стукнул себя по груди.

Тем не менее в школу мы отправились вместе. Я получил возможность разглядеть изблизи это светлое, наполненное воздухом здание в лучших традициях современной архитектуры. В вестибюле стоял непременный бюст Ататюрка.

Я познакомился с директором школы, и он изложил мне систему правил, действующих в учебном заведении. От него я узнал, что классы в школе смешанные. Учителями тоже работают как мужчины, так и женщины. Старый арабский алфавит под запретом, говорить или писать можно только на новом турецком языке, в котором используются латинские символы. Преподавание религии строжайше запрещено.

После краткой беседы мы заглянули в одну из классных комнат. При нашем появлении весь класс — пятьдесят маленьких мальчиков и девочек — встал и вытянулся по стойке «смирно». Меня это не удивило, подобную картину можно наблюдать в любой муниципальной школе Лондона. Каждый ребенок сидел за отдельной партой. На стене — черная доска, и когда мы вошли, молодая учительница как раз что-то на ней писала. В задней части комнаты находился большой поднос с песком, размером примерно три на шесть футов. Оказывается, младшие школьники обучаются грамоте по оригинальной и весьма остроумной методике. Дети наполняли песком маленькие воронки и с их помощью «писали» (на самом деле выдавливали, как делает кондитер с кремом) буковки. Контролировался процесс очень просто — при помощи пальца: то открывая, то закрывая отверстие воронки.

Когда учительница спросила, есть ли желающие выйти и написать предложение на доске, тут же взметнулся лес рук. Выбор пал на маленького коротко остриженного мальчика. Без малейшего смущения тот прошествовал к доске и взялся за мел. Он уверенно написал несколько слов, после чего поклонился директору и вернулся на свое место.

— Что он написал? — поинтересовался я.

— Он написал следующее, — прокомментировал директор, — «Когда вырасту, я буду служить своей стране».

Я оглянулся в поисках Хассана и как раз успел заметить, как тот, прижимая платок к глазам, выходит из класса.

Одну за другой я осмотрел все классные комнаты. Больше всего меня поразили два факта: во-первых, серьезность и сообразительность учащихся — в этих классах никто не баловался; а во-вторых, равноправие, которое царило между мальчиками и девочками. Они трудились бок о бок и вносили равноценный вклад в общее дело. Издревле женщина в Турции считалась как бы человеком второго сорта. В мальчиках с рождения воспитывали чувство собственного превосходства. Сын — маленькое божество домашнего очага, дочь же всего-навсего служанка. Учитывая, что это происходило на протяжении многих веков, можно было бы ожидать, что подобная атмосфера — в той или иной степени — сохранится и в смешанных классах. Ничего подобного! Молодое поколение турок росло свободным от мужского шовинизма. Отношение к женщине как к низшему существу изжило себя — вместе с гаремами и прочими пережитками прошлого.

Внезапно прозвенел звонок. По всей школе прокатился дружный гул — это ученики поднялись из-за парт и снова застыли по стойке «смирно». По команде учителя они построились попарно и дисциплинированно покинули класс, распевая на ходу какой-то патриотический гимн.

Бедняга Хассан не расставался с носовым платком. Сначала он откашлялся, затем громко, с трубным звуком высморкался.