Перед падением - Ной Хоули

Мэгги она нравилась. Общение с Франки давало ей возможность почувствовать себя молодой. В мире Дэвида, населенном людьми примерно его возраста, сорока-, пятидесяти– и шестидесятилетними, у нее такой возможности не было. Самой Мэгги в то время было двадцать восемь, то есть старше Франки всего на шесть лет. По сути, разница между ними состояла только в том, что Мэгги имела мужа-миллионера.

– Вам повезло, – часто говорила ей Франки.

– Он хороший, – отвечала в таких случаях Мэгги.

– Значит, вдвойне повезло, – добавляла Франки и улыбалась. Подцепить миллионера мечтали все ее подруги. Они постоянно говорили об этом, щеголяли в мини-юбках и туфлях на высоких каблуках, ходили по клубам в надежде заарканить богача с Уолл-стрит. Но Франки была не из таких. Она воспитывалась в сельской местности и в детстве ухаживала за козами и курами. Мэгги никогда не опасалась, что Франки уведет у нее мужа. Ей казалось, что со стороны Дэвида было бы слишком глупо, будучи женатым на двадцативосьмилетней умной и обворожительной женщине, соблазниться двадцатидвухлетней малознакомой девицей. В конце концов, ее супруг не безмозглый молодой самец, чье поведение полностью диктуется тестостероном. Впрочем, она понимала, что случается всякое.

Всего несколько лет назад, когда ей самой было двадцать два, Мэгги зарабатывала на жизнь обучением чужих детей, работая преподавателем детского сада. Тогда она жила в Бруклине и каждое утро проезжала на велосипеде через Бруклинский мост. При этом, не имея подфарников, предупреждала окружающих водителей о своих маневрах движением рук. Пешеходов на мосту в это время обычно бывало немного – в основном бегущие трусцой поборники здорового образа жизни. На голове Мэгги красовался лимонно-желтый шлем, из-под него развевался шлейф длинных каштановых волос. Ни наушники, ни темные очки Мэгги не надевала. По дороге она часто останавливалась, чтобы посмотреть на белок или попить воды. Проехав по Чемберс-стрит к реке, велосипедистка направлялась на север. При этом она оглядывалась по сторонам, чтобы вовремя заметить говорящего по сотовому телефону таксиста или какого-нибудь молодого лихача на немецкой машине и уступить им дорогу во избежание неприятностей.

Каждый день Мэгги приезжала на работу к семи утра, чтобы успеть до появления детей привести себя в порядок и переложить привезенные с собой продукты в ящик стола. Помещение детского сада было крошечным – всего несколько комнат в старом кирпичном здании рядом с автомобильной стоянкой, превращенной в игровую площадку. Здание стояло на зеленой, засаженной деревьями улочке в той части Уэст-Виллидж, которая была похожа на старый Лондон. Как-то раз Мэгги разместила в Фейсбуке пост, в котором написала, что любит этот кусочек Нью-Йорка больше всего за то, что он словно существует вне времени. Как и большинство горожан, она старалась без необходимости не заходить выше Четырнадцатой улицы.

Первых малышей, часто еще толком не проснувшихся, мамы и папы приводили или привозили в футуристического вида колясках в восемь утра. Мэгги, улыбаясь, всегда встречала их у самой двери.

«Доброе утро, мисс Мэгги», – пищали они.

«Доброе утро, Дитер, доброе утро, Джастин, доброе утро, Сэди».

Мэгги обнимала детей или гладила их по головкам, здоровалась с родителями, которые в ответ зачастую что-то неразборчиво бурчали. Сдав детей воспитательнице, они тут же принимались писать эсэмэски. Они были занятыми людьми – юристами, руководителями рекламных агентств, редакторами журналов и архитекторами. Мужчины в возрасте сорока лет и более – самому пожилому папаше в группе Мэгги было шестьдесят три года. Женщины – одни до тридцати лет, с внешностью супермоделей, другие – задерганные матери-одиночки, которые, отчаявшись найти мужа, сумели уговорить приятеля-гея сделать им ребенка путем искусственного оплодотворения в обмен на шесть уик-эндов в год в летнем домике где-нибудь в горах Кэтскиллз и почетное право именоваться «дядюшкой».

Мэгги являлась очень терпеливой воспитательницей – настолько, что временами это ее качество казалось сверхъестественным. Она была невероятно добра, но в случае необходимости могла проявить и твердость. Оценивая ее работу, некоторые родители писали, что хотели бы уметь обращаться с детьми так же, как она. Их восхищала двадцатидвухлетняя девушка с неизменной улыбкой, которая могла найти доброе слово даже для раскапризничавшегося ребенка, разбудившего других детей во время тихого часа.

Обычно Мэгги уходила из детского сада около четырех часов. Какое-то время шла пешком, ведя свой велосипед цвета красного дерева рядом по тротуару. Затем, надев шлем и застегнув под подбородком ремешок, она вливалась в поток транспорта. Мэгги любила, добравшись до реки, съехать на велодорожку, ведущую к югу, и, остановившись где-нибудь, посидеть на скамейке, наблюдая за баржами и катерами, движущимися по водной глади. В дни, когда жара переваливала за тридцать градусов, она часто покупала у мексиканца, продающего с тележки мороженое, порцию ледяной стружки, обычно с вишневым вкусом. Усевшись на траву, Мэгги съедала лакомство, орудуя крохотной пластмассовой ложечкой. В таких случаях она снимала лимонно-желтый шлем и клала его на землю рядом с собой. Ложилась на траву и подолгу отдыхала, глядя на облака, а потом снова надевала шлем и, оседлав велосипед, ехала домой.

Хотя с тех пор прошло лишь несколько лет, Мэгги казалось, что все это происходило очень давно. Она больше не работала, имела маленькую дочь, так что ее теперь вполне можно было назвать изнеженной и беззаботной женой миллионера.

Добравшись до своего арендованного жилища на мысе Монток, Дэвид и Мэгги обычно первым делом отправлялись на рынок и закупали продукты. Франки оставалась в доме с Рэйчел. В то время Монток еще не был частью модного района Хэмптонс, но чувствовалось, что скоро он станет культовым местом. В универмаге уже торговали редкими сортами сливочного масла и диковинными домашними джемами, а в магазине хозтоваров на полках было разложено дорогое льняное постельное белье.

В киоске у дороги Дэвид и Мэгги покупали огромные помидоры и, вернувшись домой, резали их крупными ломтями и ели с морской солью и оливковым маслом. Все жизненные трудности для Мэгги к тому времени закончились. Размышляя по ночам, она удивлялась тому, как быстро привыкла к своему новому положению. До появления в ее жизни Дэвида казалось вполне нормальным ездить на работу по забитым машинами дорогам, зачастую под дождем, и экономить, чтобы иметь возможность сдать белье в прачечную. Впрочем, Мэгги понимала, что все это вряд ли можно было считать трудностями, когда в мире многие дети голодали. Теперь же она приходила в отчаяние, если не могла найти в сумочке ключи от своего «лексуса» или у продавца в дорогом магазине не находилось сдачи со ста долларов. В таких случаях, осознав, какой изнеженной и избалованной она стала, Мэгги испытывала отвращение к самой себе. Как-то раз, не выдержав, она позвонила Дэвиду и начала убеждать его, что им следует жить скромнее.

– Я хочу вернуться на работу, – заявила Мэгги.

– Ладно.

– Нет, это серьезно. Не могу целыми днями сидеть сложа руки. Я привыкла работать, заниматься какой-то полезной деятельностью.