Семь грехов памяти. Как наш мозг нас обманывает - Дэниел Шектер

Уильямс заметил, что пациенты с тяжелой депрессией в ответ на «хорошие» или «плохие» сигналы редко вспоминали о чем-то конкретном, – хотя, как мы видели в результатах Кевина Окснера, люди склонны в деталях запоминать плохие события[319]. Вместо этого они давали краткие описания, например: «Это когда я делаю что-то не так» в ответ на слово «извините» или «мой отец» в ответ на слово «счастливый». Уильямс отмечает: постоянное извлечение «слишком общих» воспоминаний может способствовать окончательному решению покончить с собой. Неприятное событие, которое оказывается последней каплей в мыслях о самоубийстве, может привести к тому, что память извлечет «плохие» общие воспоминания, и придется все время думать только о них: «Я всегда был неудачником», «Никто никогда меня не любил». Так можно сойти с ума, если все время извлекать из памяти убийственные описания, которые властвуют в голове и подводят к решению свести счеты с жизнью.

Исследования активности мозга подсказывают основы чрезмерно общих воспоминаний, терзающих пациентов с депрессией. Когда больные отдыхают или выполняют когнитивные задачи, у них наблюдается пониженная активность в отделах левой лобной доли, в основном на боковой поверхности (дорсолатеральная лобная область)[320]. Пациенты, перенесшие инсульт в левой лобной доле, часто впадают в депрессию, а пациенты с повреждением правой лобной доли, как правило, нет. Возможно, пораженные участки в левой лобной доле участвуют в создании положительных эмоций.

Исследования памяти на основе нейровизуализации предполагают: такие отделы в левой префронтальной коре связаны с отражением прошлых впечатлений и извлечением определенных аспектов былых событий. В опытах, которые вместе со своей группой провела Марсия Джонсон, психолог из Йельского университета, активность левой префронтальной коры при извлечении воспоминаний была наибольшей, когда люди вспоминали подробности прошлых эпизодов. Если у пациентов с тяжелой депрессией больше проблем с активацией ключевых областей левой лобной доли, возможно, они особенно уязвимы и постоянно извлекают чрезмерно общие воспоминания[321]. Здоровый человек может этому противостоять, вспоминая «хороший» опыт. Если мою статью отклонит научный журнал – тем самым напомнив мне, что мои статьи отклоняли уже не раз, а значит, паршивый из меня исследователь, я смогу вспомнить о статьях, которые рецензенты журнала принимали с восторгом, и благодаря этому обрету уверенность, пересмотрю отклоненную статью и, может быть, решу издать ее в другом месте. Но если я впаду в депрессию и не смогу вспомнить ни о чем конкретном, меня, возможно, захлестнут навязчивые воспоминания общего характера, навеянные отчаянием: «Меня всегда гонят лучшие журналы…»; «Я неудачник, у меня снова ничего не вышло…», и это еще больше усилит отчаяние. А еще такому разрушительному циклу вполне может способствовать дисфункция левой лобной доли.

Итак, зацикленность расцветает на почве разочарования, грусти и сожаления. А теперь пора засвидетельствовать всю силу седьмого греха: нас ждет мир травмирующих переживаний.

Ужас из прошлого

В Сакаи… произошло настолько страшное землетрясение, что одни лишились чувств; других это ужасное зрелище настолько потрясло, что они перестали осознавать себя и свои действия. Власий, христианин, сообщивший о случившемся, был так напуган, что даже по прошествии двух месяцев не мог вернуть себе душевный покой и изгнать воспоминания из разума. Те люди, которые непосредственно столкнулись со стихией, при одном только напоминании о ней, при одной только мысли о пережитом приходили в волнение, даже спустя годы, даже спустя всю жизнь.

В классическом трактате XVII в. «Анатомия меланхолии» англичанин Роберт Бёртон описал разрушительные психологические последствия древнего землетрясения. Опыт Власия и других, полученный ими в Сакаи, повторялся бесчисленное количество раз на протяжении веков и тысячелетий: травматические переживания почти всегда ведут к навязчивым воспоминаниям об ужасном событии[322].

В XX в. пагубные последствия травматических переживаний для памяти и других психических функций были впервые признаны научным сообществом во время Первой мировой войны[323]. Врачи начали лечить «военный невроз» – состояние, при котором солдаты, пребывая в постоянной опасности, становятся недееспособными из-за кошмаров и воспоминаний о встречах со смертью. После войны по инициативе британского правительства был создан комитет, который должен был определить, могли ли солдаты, казненные за трусость, страдать от военного невроза? После Второй мировой войны последовала новая волна психических травм, но то, что сейчас называется посттравматическим стрессовым расстройством, врачи признали повсеместно и официально только после войны во Вьетнаме. Больницы и другие организации, которым поручили заботу о вернувшихся ветеранах, словно накрыло лавиной: память о войне и вечные кошмары мешали бойцам вернуться к нормальной жизни и снова влиться в общество.

Навязчивые воспоминания – результат любого травмирующего опыта, будь то война, жестокость, изнасилование, надругательство, землетрясения и иные стихийные бедствия, пытки, заключение в тюрьму, автоаварии… Не думайте, будто такие события – редкость, эпидемиологические исследования показывают, что более 50 % женщин, а также 60 % мужчин переживали подобные состояния хотя бы один раз в жизни[324]. Воспоминания, порожденные таким опытом, обычно принимают вид ярких образов и порой сохраняют в мельчайших деталях такие подробности травмы, о которых выжившие больше всего хотели бы забыть. Они могут преследовать нас в любом виде, но визуальные образы встречаются чаще всего. Анке Элерс, психолог из Оксфорда, изучала восприятие навязчивых воспоминаний у жертв насилия и участников автокатастроф. Зрительные образы преобладали почти у всех. При этом у некоторых травмирующий случай «будто застыл как на снимке», у других напоминал «кадр из фильма». Другие чувства тоже были активными: более половины переживших насилие и пострадавших в автоаварии сообщали о том, что их преследуют воспоминания в виде запахов, звуков или телесных ощущений[325].

Посттравматическое стрессовое расстройство, или ПТСР, часто ассоциируется с депрессией. Крис Брюин сравнил навязчивые воспоминания у тех, кто пережил травмирующее событие, и у тех, кто страдал от депрессии, но не получил травм[326]. При посттравматическом стрессовом расстройстве больные сообщали о навязчивых воспоминаниях и «кадрах из прошлого» чаще, нежели при депрессии, но характер воспоминаний был в основном одинаков в обеих группах[327]. Впрочем, пережившие травму сообщали о более необычных диссоциативных переживаниях: они порой чувствовали, будто все это происходит с кем-то другим, а они наблюдают со стороны.