Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад

Чтобы он не подумал, что мы замолчали по его приказу, мы прочли «молитву» еще раз. Когда мы закончили, соседи справа, получив порядок алфавита, сразу же начали стучать по стене.

Их посланием было: «Женщина одной рукой качает колыбель, другой – весь мир». «Молодцы! – подумали мы. – Какое длинное предложение! Какие они понятливые!» Мы так обрадовались своему успеху, что не знали, с чего начать, что спрашивать. Мы смеялись и плакали. Нас всецело поглотило новое знакомство и общение. Мы метались между двумя стенами. Они задавали вопросы нам, а мы – им. Мы напрочь забыли о тюремных правилах и порядках. В тот день до полуночи мы стучали по стене, задавали вопросы и получали ответы. Мы получили информацию от соседей справа и слева. Понемногу мы вышли из состояния абсолютного неведения.

Мы узнали, что в камере справа от нас содержатся шесть докторов, которых звали Хади Азими[105] – специалист по клинической лабораторной диагностике, Аббас Пакнежад[106] – специалист общей хирургии, Расул Эршад[107] – педиатр, Хади Бигдели[108] – гинеколог, Сейед-Али Халеки[109] – ортопед, Раджаб-Али Кухпаре[110] – доктор юридических наук, и господин Аббаси[111].

Когда я нашла доктора Азими, во мне ожили воспоминания о нашей встрече с ним в первые дни плена, о его раненых глазах. Я вспомнила и раненого ополченца Мир-Зафарджуйана, а также Маджида Джалалванда. Но доктор Азими не владел никакой информацией ни о ком из них. За стеной слева находились еще пятеро братьев, которых звали Мохаммад-Али Зардбани[112], Ферейдун Йамин[113], Али Джафари[114], Ибрахим Рамезан-заде Хожабр[115]. Все четверо были инженерами из Нефтяной компании.

Имена других братьев за стеной были Махмуд Шарафати[116], который был ополченцем, и Маджид Солейман[117], бывший родом из Ливана. Они вместе с Али-Аскаром Исмаили[118], водителем министра нефти, и его братом Шукруллой, также являвшимся сотрудником Нефтяной компании, подтвердили весть о том, что министр нефти и его спутники живы, и – то, что они проявляют стойкость перед невыносимыми пытками, которым их подвергают. Голос, которым обычно произносился азан, принадлежал Сейеду Мохсену Яхйави[119] – заместителю министра нефти. В соседней с ними камере находился Бехруз Бушехри[120], который иногда своими лозунгами восхвалял и поощрял нас, говоря: «Мои подобные Зейнаб сестры, вы молодцы!» Мы испытывали спокойствие и гордость от того, что находимся в безопасном соседстве с нашими братьями. Однако факт их заточения заставлял страдать нас. Они зорко следили за тем, как открывается и закрывается дверь нашей камеры, и даже за тем, как смотрят на нас надзиратели-баасовцы. Последние до ужаса боялись ревностной, рьяной и неудержимой готовности братьев защищать честь и достоинство своей отчизны и своих соотечественниц, даже несмотря на то, что братья были закованы в цепи, поэтому баасовцы опасались даже косо посмотреть на нас. Каждый раз, когда баасовцы открывали дверь нашей камеры, мы слышали голос, который кричал: «Помощь от Аллаха и близкая победа». В ответ на это другие братья говорили: «Так передайте радостную весть правоверным!» Мы сначала не знали, кто этот человек, который проявляет такую ревностную реакцию в момент открывания двери нашей камеры, однако впоследствии поняли, что это – министр нефти Мохаммад Джавад Тондгуйан.