Гадалка для холостяка - Анна Белинская

было бесплатно.

Я росла скромной девочкой и понимала, что желание можно загадывать только одно, чтобы не наглеть.

За двадцать два года жизни все мои желания претерпели эволюцию, но не глобальную.

В период с пяти до восьми лет я безумно мечтала о кукле Барби с волосами, которые можно стричь. После восьми я стала мечтать масштабнее и загадывала ежегодно до двенадцати лет крутой телефон. Просто мне было стремно ходить в школу с кнопочным и не иметь в нем выхода в интернет. В двенадцать у меня произошел резкий эволюционный скачок, и я перепрыгнула ценность своих желаний на несколько ступеней выше. Именно с этого возраста по двадцать один год мое желание стало одним единственным — я хотела, чтобы у меня было ВСЁ!

Я хитрила, да.

В одно слово я закладывала и денежный достаток, и клевые шмотки, удобную обувь и даже еду.

Все мои желания носили исключительно материально-предметную форму: их можно было потрогать, понюхать, съесть или надеть.

Я никогда не загадывала что-то типа «мир во всем мире» и прочее, потому что тратить одно единственное желание на эту муру — расточительно глупо. Сытой я от этого не становилась. И счастливее тоже.

Сегодня я собираюсь загадать… любовь… Это эфемерная субстанция, я знаю. Но оказывается ее можно не только почувствовать, но и потрогать. У нее есть форма и тело.

Тело моего преподавателя.

Любовь — есть Миронов.

Я собираюсь подвинуть мечту обо Всём мечтой о Миронове.

Выходит, что Миронов больше, чем всё…

Вот такая арифметика, Илья Иванович.

Всё-таки я не последняя тупица.

Меня уже с раннего утра поздравили родители по телефону и перевели тысячу рублей на карту. На эту сумасшедшую сумму я планирую не отказывать себе ни в чем.

Я получила пересланные друг от друга поздравительные открытки от сестер в сообщениях. И от племянников тоже.

Знаю, что меня поздравит Мавдейкин (надеюсь не собственноручно сваренным мылом), вся группа подарит мне сертификат в «Летуаль» на полторы тысячи рублей, и позже позвонит Наташка. Это моя программа максимум.

Все они меркнут в сравнении с тем, как исступленно я жду встречи с Ильёй.

Он не знает про мой день рождения, но зато знаю я, что сегодня у него две пары в вузе и перспектива с ним встретиться меня доводит до головокружения.

Он не в курсе, что будет лучшим подарком для меня. Увидеть его и прикоснуться к губам — лучший подарок. Мне больше не надо.

Именно поэтому я делаю то, что не делала ни для одного мужчины — я накручиваю волосы и накладываю макияж. И это не связано с тем, что я пытаюсь соблазнить старичка-преподавателя или выпросить себе зачет автоматом. Я делаю это потому, что я — женщина, и я хочу нравиться мужчине, которого люблю.

— Степан Васильевич, выдерните, пожалуйста, штекер из розетки, — я ношусь как ужаленная по квартире с плойкой.

Мой сожитель сегодня как никогда обходителен и приветлив: выполняет мои просьбы, поднимает сидушку унитаза, не просит настойчиво жрать и помог с выбором наряда. С точки зрения мужского взгляда.

* * *

На парте рядом с моим локтем лежат шифоновый легкий шарфик, коробка Рафаэлло и сертификат на две тысячи в Летуаль. Последний — от группы.

Шарф — не сложно догадаться от кого. Мне кажется, нелепее подарка не бывает. Кто-нибудь сейчас в современном мире повязывает шарфик на шею кроме библиотекарш? Очевидно, мама Мавдейкина. У кого-то же он увидел этот предмет гардероба двухтысячных.

От Авдея пахнет парфюмом.

Это он так думает. Потому как мне этот запах разъедает глаза и раскручивает локоны, которые я усердно крутила с утра.

Я обожаю только один аромат — туалетной воды Миронова, перемешанный с его собственным. Всё остальное сивуха.

Практическое занятие по теплонасосным установкам — это как очередь в почтовом отделении: и скучно, и раздражает.

У меня сосет под ложечкой, с таким нетерпением я жду перемену, чтобы увидеть Илью. И когда я об этом думаю, дверь в аудиторию открывается, образуя сквозняк, от которого мои локоны взлетают к потолку, а в нос ударяет запах одеколона Авдея.

Чихаю и почесываю нос, в то время как по небольшому классу разносятся восхищённые вздохи.

— Здравствуйте. Эта группа ТТ-31? — спрашивает мужчина в зеленом комбинезоне, лица которого не видно. Его загораживает огромный букет алых роз, от вида которого у меня, как и у всей группы мальчиков, открывается рот. — Цветы для Яны Решетниковой, — получив кивок от преподавателя, зачитывает мужчина.

Пока я отупело смотрю на букет, доставщик разворачивается к аудитории и целенаправленно идет ко мне. Догадаться, кто Решетникова Яна — не сложно, потому что в группе всего одна девочка, и это я.

— Это вам, — протягивает букет. — Распишитесь, пожалуйста, — сует электронный планшет.

Я… не могу подняться с места.

Меня словно приклеило к стулу.

За спиной слышу удивлённые шепотки и недовольный цокот Авдея слева. Но всё это неважно, когда я смотрю на цветы, которые видела на страничках топовых блогеров в соцсетях.

На ватных ногах поднимаюсь и принимаю цветы обеими руками. Букет настолько огромный, что я не в силах его удержать. Сколько в нем роз? Тысяча и одна?

— Распишитесь. Вот здесь, — поторапливает мужчина и предлагает мне стилус.

Я никогда этого не делала. Никогда не расписывалась за цветы или подарки. Это что-то из области романтичных фильмов про Золушек.

— Спасибо, — выдавливаю из себя.

Вся наша парта с Мавдейкиным в цветах. Я шарю по ним глазами, боясь прикоснуться. Авдей брезгливо припадает к спинке стула, а я наконец-то могу свободно вдохнуть, потому что исходящий от роз аромат вытесняет дихлофос Мавдейкина.

— Продолжаем занятие, — просит преподаватель и затягивает унылую шарманку.

Я не могу ни о чем ином думать.

Этот бархат лепестков меня будоражит.

Я чувствую от кого они. И это чувство кружит голову и запускает залповую очередь вопросов по типу: откуда он узнал.

Золотая тиснёная карточка маняще велит к себе прикоснуться. Аккуратно подцепляю открытку и не тороплюсь её открывать. Мне нужно успокоить бешеный ритм моего сердца, для этого я перевожу взгляд на доску и на схему какого-то теплового оборудования.

— Ну и от кого они? — высокомерно шепчет Авдей.

Поворачиваюсь к парню, нахмурив брови. От вида его пакостного лица мне хочется укрыть цветы собой. Чтобы даже не смел смотреть на них своим брезгливым взглядом. Я готова схватить его подаренную косынку и завязать ему ею глаза.

—