Чужие. Геноцид. Чужая жатва - Роберт Шекли

– Большое спасибо, – с горечью произнес Стэн и вышел из зала суда.

Через несколько кварталов он присел на скамейку. Ему было нужно собраться с мыслями. Сердце выпрыгивало из груди, он вспотел, хотя было совсем не жарко. «По крайней мере, – думал он, – может на этом все плохое, что могло сегодня случиться, уже случилось. Я свое получил сполна».

Вся эта история, конечно, произошла до того, как Стэн попал на прием к врачу.

Доктор Джонстон вошел в раздевалку, когда Стэн только закончил завязывать свой галстук.

– Что с моими анализами? – поинтересовался Стэн.

Доктора этот вопрос поставил в неудобное положение:

– Боюсь, все не очень хорошо.

– Но я был здесь год назад, и вы уверяли, что со мной все в порядке.

– За год многое может измениться, – нахмурился врач.

Стэн чуть было не нагрубил в ответ, но сдержался.

– А если поподробнее, то в чем дело? – спросил Стэн.

– Давайте вы сами посмотрите результаты, – ответил доктор Джонстон. – Вы были правы, доктор Мяковски. Вас не зря волновали черные пятна на груди и спине. Это – рак.

Стэн сел. Ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать услышанное. Он не мог поверить диагнозу, хотя уже несколько месяцев подозревал, что у него именно онкология.

Справившись с собой, он спросил:

– Это конец?

– Да, – кивнул врач. – У вас осталось мало времени. В вашем распоряжении всего несколько месяцев. Простите, но я предпочитаю говорить правду. Уверен, вы и сами знаете, что ваше состояние неизлечимо. Но мы можем замедлить развитие опухоли и облегчить симптомы. Я уже подготовил рецепт на лекарства, – сказал врач и протянул ему сложенный лист бумаги. – И это тоже вам.

Джонстон достал маленькую пластмассовую коробочку. Внутри, упакованные в поролон, лежали двенадцать ампул с синеватой жидкостью.

– Это – «Ксено-Зип». Вы слышали о нем?

– Если память мне не изменяет, его производят из маточного молочка женских особей ксеноморфов, – кивнул Стэн.

– Именно так, – подтвердил доктор. – Должен вас предупредить: это средство не победит болезнь, но оно поможет облегчить симптомы. «Ксено-Зип» – это запрещенный препарат, и я не должен давать его вам, но он действительно может помочь.

– У него есть побочные эффекты? – спросил Стэн.

– Да, именно поэтому лекарство еще не запатентовано государством. Однако многие его используют. Дело в том, что «Ксено-Зип» оказывает очень сильное воздействие на психику, но на всех людей влияет по-разному. Многие после этого лекарства чувствуют себя лучше, но кому-то становится плохо. А у некоторых оргазм длится целую вечность.

– По крайней мере, я умру счастливым, – пошутил Стэн, но ему было не до смеха.

Ночью было холодно. Ветер, словно банши[22], гулял по улицам Нью-Йорка и выл на луну.

Квартал, где находился дом Стэна, когда-то был частью Грамерси-Парк. Теперь вооруженные граждане днем и ночью патрулировали улицы этого района. После нашествия чужих в городе сплошь и рядом творились беспорядки, и законы просто перестали существовать. Некоторые жители все еще помнили страшные события тех времен. Они помнили, сколько ужаснейших смертей эти монстры принесли вместе с собой. Нью-Йорк стал выглядеть старше своего настоящего возраста и больше напоминал Багдад или Вавилон. В наше время, после всех тех мрачных событий, город перестал быть похожим на себя. Он словно стал живым свидетелем невообразимого зла, вступил с ним в схватку, а теперь замер в ожидании начала новой счастливой жизни.

После того как Стэн сделал себе легкий ужин, он прошел в гостиную и зажег в камине огонь. Профессор сел в кресло-качалку и стал печально смотреть на пламя, слушая свист ветра и думая о том, как мало времени у него осталось.

Ему было странно осознавать, что вести о неминуемой смерти заставят его думать о самоубийстве. Стэн раньше не понимал слов Шопенгауэра о том, что немецкий философ множество ночей провел с мыслями о суициде, но сейчас он ощутил, что в этом все-таки есть какой-то смысл. Покончить жизнь самоубийством – это значит не дать болезни одержать победу. Это может стать неким триумфом: он не будет больше танцевать под дудку смерти, и боль не будет скручивать его и заставлять умолять о пощаде. Он мог просто посмеяться над всем этим и, как сказал Гамлет: «…он мог кинжалом тонким сам покой добыть» [23].

Рядом с креслом стояла тарелка с яблоками. На ней лежал короткий острый нож. Стэн взял его в руки и рассматривал так, будто никогда не видел раньше. «В какую же часть тела его вонзить? Может, сделать харакири? Или придумать что-нибудь другое, более подходящее для западной цивилизации?»

И все же мысли о самоубийстве кажутся более соблазнительными, когда они всего лишь умозрительны. На самом деле он не намеревался убивать себя. Он просто хотел что-то предпринять, но не знал, что именно.

Его мысли напоминали длинную унылую зиму, и он был крайне удивлен, когда услышал звон дверного колокольчика.

Стэн в изумлении оторвал взгляд от огня, так как никого не ждал. С самого раннего детства он привык к уединению и знал, что нет смысла бороться с этим. Мяковски верил, что так записано в его книге судеб. У него не было ни подруг, ни друзей. Никто не звал его в кино, или на концерт, или выпить вечером в компании. А после того как четыре года назад его родители погибли в автокатастрофе, он стал еще более замкнутым. Иногда он общался с коллегами по работе – людьми, похожими на него, склонными проводить время в одиночестве. Но из-за его острого языка все предпочитали держаться от него подальше. Стэн жил в доме один. В подвале он оборудовал лабораторию, где иногда ставил эксперименты, писал, и вел свою уединенную жизнь среди привычных вещей.

Именно там он написал книгу для детей о муравье-роботе по имени Ари. Она называлась «Кибернетика» и описывала искусственного муравья, которого ученый сконструировал сам. На самом деле Ари и сейчас находился вместе с ним в комнате в коробочке на каминной полке. Муравей видел, что хозяин находится в замешательстве.

Колокольчик зазвенел снова. Стэн встал и пошел узнать, что хотят от него на этот раз. Входная дверь заскрипела, словно не желая открываться. Он выглянул наружу, и его близорукие глаза блеснули за толстыми стеклами очков.

Перед ним, в свете висевшего над крыльцом фонаря, стояла молодая женщина. Первое, на что он обратил внимание, было медное сияние ее каштаново-рыжих волос. Девушка была высокой и стройной, волосы были убраны назад и завязаны белой лентой. На ней была строгая теплая полушинель с поясом. Но, несмотря на строгость одежды, было видно, что под ней скрывается прекрасная фигура. На красивом овальном лице был виден легкий макияж. Старый шрам, теперь не бросающийся в глаза, но видимый даже в слабом освещении, начинался от внешнего уголка левого глаза и шел до угла полных губ. Казалось, будто это был порез от шпаги, полученный на дуэли где-то в Гейдельберге несколько веков назад. А может, и правда в ее жизни была дуэль? Но разве люди еще сражаются таким способом? Возможно, с девушкой произошел несчастный случай. Но почему же тогда она не прибегла к помощи пластических хирургов? Одно было очевидно: шрам только подчеркивал ее красоту. Ведь даже древние люди верили, что шрамы лишь усиливают очарование женщины.