О чем думала королева? - Павел Амнуэль

Пес не испугался происходящих в нем перемен. И даже не удивился им. Он всегда ощущал в себе что-то невыразимо присутствующее во всех впечатлениях от внешнего мира. Невозможность осознать смысл этого невыразимого порой тяготила его, но чаще всего он даже не отдавал себе отчета в его присутствии, как в обыденной суете не отдаешь себе отчета в том, что у тебя есть сердце, что по земле ты ходишь на четырех лапах, а тело покрыто густой шерстью.

Сначала он просто почувствовал какое-то облегчение, как будто с души сняли привычно лежащий на ней от рождения камень. Но, освободившись от него, пес вдруг ощутил какой-то пьянящий порыв, переходящий в щенячий восторг! Он осознал свое духовное единство и с этой девушкой, и со всеми людьми, которые, конечно, и всегда были его братьями, но только раньше он этого не осознавал!

И, конечно, прежде всего, он был благодарен именно ей за тот взгляд, который, вместе с музыкой речи, и подарил ему эту новую глубину мира. Естественно, пес решил, и тут же поклялся себе в этом, что теперь не оставит ее одну никогда.

… Когда вернулся хозяин виллы с гостями и действительно был поставлен мангал, и шампуры гнулись от нанизанных на них кусков мяса, и лилась в чаши пахучая красная жидкость, первым погладил пса Доркон. Конечно, полученный после этого кусок баранины пес проглотил, но не доставил он ему удовольствия.

И не стал пес ныкать хрустящие кости, потому что вечером ушел из поселка вслед за гостями, среди которых была и та, служить которой до последнего дыхания он поклялся себе в зарослях жасмина под двумя березами.

Откуда он знал, куда нужно идти и где искать свою собачью мечту? Он не задумывался над этим – его вело чуткое сердце.

Дорога оказалась длинной. Она проходила через большое село Мантамадос, где собаки местных пастухов гнали его прочь, опасаясь, что он утащит ягненка, по пескам Астропотамоса и Ксампелии, где около одной таверны над ним сжалилась добрая крестьянка и дала полную миску рыбьих потрохов, огибала Термы, куда он все-таки завернул в надежде найти что-нибудь съестное и где смог отдохнуть, искупавшись в теплой воде целебного источника и, наконец, ввела его в Митилены через развалины античного театра.

В городе сначала было очень трудно – там был помечен каждый угол, каждое дерево, местные псы, объединенные в стаи, не желали терпеть пришельца. Сколько раз, видя оскаленную морду хозяина удобной лежки где-нибудь за гаражами или в подвале каких-то развалин, пес думал: «Ну, вот и все, клятву свою я выполнил – служил ей до конца своих дней…» Но ему везло – он всегда выходил победителем и, хотя тело покрывалось шрамами, только крепче стоял на земле.

И, наконец, добился своего – отвоевал щель между заборами парковки и гимназической баскетбольной площадки. И теперь каждый день видел ее – она спешила в гимназию к первому уроку, и он провожал ее взглядом до входной двери. Близко подходить было нельзя: за гимназический забор не пускали не только бродячих собак, но даже и людей, если они не были родителями учеников или приглашенными по какому-то поводу лицами.

Вечером, когда она выходила из гимназических ворот, он сопровождал ее до пансиона, где она жила. И эти пять минут прогулки по еще людной улице были и его добровольной службой, и наградой за нее одновременно. Он и охранял Катю, и любовался ею, ее упругой походкой и гордой посадкой головы. Единственное, чего он не позволял себе, – это встретиться с ней взглядом. Такое случалось, но очень редко, и он всегда испытывал почти тот же щенячий восторг, как и при своем преображении в жасминовых кустах.

Скоро, однако, жизнь его снова изменилась. Настало лето, занятия в гимназии прекратились, и Катя перестала по утрам посещать своих «оболтусов». Но, к великой радости пса, она никуда не уехала, а осталась здесь же, устроившись экскурсоводом в местную туристическую компанию.

И теперь пес, которого перестали беспокоить шумливые гимназисты, долго спал по утрам, а днем бегал в порт встречать паромы, приходившие из Пирея, Салоник, Лемноса, Самоса и привозившие в город туристов, среди которых встречались и русские группы. Их-то он и ждал с нетерпением! Ведь к ним всегда приходил кто-то из экскурсоводов (и чаще всего именно Катя) и начиналось духовное пиршество!

Он видел Катю, слышал музыку русского языка, узнавал новости и расширял свой словарный запас. Ведь теперь ему стало доступно знание не только полученное из собственного жизненного опыта, но и услышанное от людей. И жажда этого знания оказалась и сладостной и томящей.

Скоро в порту к нему привыкли. Катя теперь считала его своим другом и, ожидая окончания швартовки очередного парома, дружески трепала его за уши и угощала специально для него принесенным кусочком сыра.

Из-за своей необыкновенной привязанности к туристам он стал даже одной из достопримечательностей острова. (Это, между прочим, полностью решило его проблемы с пропитанием. Теперь он всегда был сыт, а в нычках лежали не сухие кости, а специально изготовленные питательные концентраты в форме костей, которыми его награждали туристы.)

Еще в порту отправления экскурсоводы (как правило, российские студенты, подрабатывающие летом в туристических фирмах), интриговали свои группы тем, что на Лесбосе паром обязательно придет встречать замечательный серый терьер, который понимает по-русски и будет сопровождать группу по всему маршруту. И если у кого-то возникнут вопросы, требующие однозначного ответа, то можно не отвлекать экскурсовода, а спросить у Камо (так интерпретировались те звуки, которые он, вместо лая или урчания, использовал как свою визитную карточку).

Разумеется, труд Камо должен быть оплачен отдельно, для чего у экскурсовода были подготовлены специальные собачьи деликатесы, продававшиеся туристам тут же на пароме с хорошей для экскурсоводов выгодой.

Камо, утверждали экскурсоводы, знал о Лесбосе и его истории все, включая высоты местных гор и даты смены правящих режимов и династий. К огромному удивлению туристов это оказывалось чистой правдой. На любой правильно сформулированный вопрос Камо либо кивал, либо отрицательно мотал головой.

Сам Камо, однако, больше любил не отвечать на вопросы экскурсантов, а слушать толковых экскурсоводов или туристов, среди который встречались люди разные – от «почти малиновых пиджаков» с их вечным: «Во, бля, дают!», до филологических гурманов, обсуждавших между собой тонкости сюжета романа Стратиса Миривилиса «Учительница с золотыми глазами». Но и они бывали поражены тем, что Камо знал не только то, что на доме писателя в Сикамии установлена мемориальная доска, но даже то, как она сориентирована по сторонам горизонта!

Разумеется, Камо брали и на автобусные экскурсии. Особенно любил он ездить с Катей, но она ездила редко, поскольку водила группы в основном по музеям и улицам Митилен. Как бы то ни было, но вскоре он знал остров как самого себя – «от кончика носа до последней шерстинки хвоста».

Однажды в составе очередной экскурсионной группы оказался известный московский астроном Сурдин. Ехали в «дальнюю поездку» – к окаменевшему лесу и Сигри.

Где-то через полчаса после отъезда «почти малиновые пиджаки» со своими спутницами, накануне допоздна засидевшиеся в каком-то портовом ресторанчике, начали «клевать носом» и экскурсовод, московский парнишка, и сам вчера проведший веселую ночь, воспользовавшись этим, прекратил свое бесконечное «Посмотрите направо… Посмотрите налево…» и сел отдохнуть на свой откидной стульчик рядом с передней дверью.