Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен

– Месье Говард желает занять вакансию, освободившуюся после ухода нашего друга Шарля Миста, – пояснил ее муж, глядя на меня и нервно сплетая белые пальцы. – Дела мы уже обсудили, и вполне возможно, придем к обоюдному согласию. Естественно, месье Говард пожелал представиться вам.

Мадам поклонилась, ее темные глаза почти мечтательно остановились на моем лице. Она ждала, когда заговорю я, тогда как девять женщин из десяти первыми нарушили бы молчание.

– Я объяснил месье виконту, – поспешил сказать я, – что не обладаю ни одним из качеств, необходимых для этой должности, и что мои родственницы – тети, если точнее, смотрят на меня как на mauvais sujet[38].

Дама улыбнулась и опустила взор на кружево, которое держала в руках. Мне припомнилось, что прошлым утром на шее у Мадемуазель де Клериси красовалось подобное тончайшее изделие. В последующие дни вид постепенно растущего кружевного покрова сделался мне привычен. Мадам не делала без рукоделия ни шагу и неустанно трудилась, следуя образцу, усвоенному в монастыре с поросших соснами склонов Вара.

– Месье Говард – человек с положением в своем краю, что на восточном побережье Англии, – продолжил старик. – У него, впрочем, выявились некие разногласия э-э… Разногласия с отцом.

На краткий миг ее глаза впились в мои.

– По причине брака по расчету, – добавил я, приоткрыв под воздействием собственного порыва или проницательного взгляда мадам, правду.

Тут я сообразил, что это признание вступает в противоречие с версией о денежных разногласиях, которую я поведал супругу мадам десятью минутами ранее. Я глянул на виконта, стараясь определить, заметил ли тот расхождение, но тут же успокоился – виконт был целиком погружен в восхищенное и даже слегка умильное любование собственной женой. Не составляло труда уловить расклад в семейной иерархии этого дома, и я испытал облегчение, поняв, что столь нежный цветок, как Мадемуазель де Клериси, имеет такого бдительного опекуна в лице своей матери. Зло способно приобретать разные обличья. Беспечные и недалекие матери являются, по сути своей, преступницами. Но Мадемуазель де Клериси располагала родительницей, способной не только распознать опасность, но дать ей отпор.

– Брак по расчету, – повторила мадам, впервые заговорив. – Очень легко допустить ошибку в таких вещах, не правда ли?

– Легко как для одной стороны, так и для другой, мадам, – ответил я. – А мои интересы затрагиваются гораздо глубже, нежели интересы отца.

Она посмотрела на меня, кивнула слегка и мудро улыбнулась. Никто не знает, откуда иные женщины черпают знания о мире.

– Месье знает Париж? – поинтересовалась хозяйка дома.

– Как англичанин, мадам.

– Тогда он вам известен только с худшей стороны, – последовал комментарий.

Она не предложила мне сесть. Как я понимал, был час завтрака, ибо в этой усадьбе царили старомодные обычаи. Имелось нечто домашнее в этой милой леди. Ее присутствие в комнате придавало атмосфере что-то уютное и женственное, что было ново для того, кто, подобно мне, ведет существование по большей части среди мужчин. В самом деле, многие из прежних моих товарищей – люди не святые, не спорю, – были бы удивлены, увидев, как я с ловкостью танцмейстера выписываю кренделя вокруг этой пожилой дамы. Более того, искомая должность тесно переплеталась с внутрисемейными отношениями, что находилось в явном противоречии со всей предыдущей моей деятельностью, чего я, собственно, и не пытался отрицать. Неужели я достиг переломного возраста? И существует ли на самом деле такой возраст? Мне не раз приходилось встречать пожилых мужчин и женщин, которые заставляли в этом усомниться. Способен ли мужчина в тридцать один год начать меняться? «Была не была, – подумал я. – vogue la galère»[39]. Я сделал первый шаг, а у нас в Норфолке не привыкли останавливаться на полпути.

Я выждал немного, но мадам, похоже, сказала все. Я не обладал в то время, да если честно, не обладаю и сейчас, светскими манерами, отполированными до бриллиантового блеска – в моих глазах они слишком отдают лицемерием. Не имея наготове комплимента, я почел за лучшее откланяться.

Виконт прошел со мной до лестничной площадки и удостоверился, что слуга проводит меня через холл.

– Завтра утром вы узнаете мой ответ, – сказал он, дружески пожав мне руку.

С этой новостью я и вернулся в свою удобную квартиру в апартаментах Джона Тернера на Авеню д’Антан. Великого банкира я застал за завтраком, который ему подавали в полдень, как предписывает обычай приютившей его страны. За время пешей прогулки через реку и сады Тюильри, находившиеся в ту пору в зените своего великолепия, я не слишком вдумывался в ситуацию. Мои мысли по большей части занимали прекрасные очи Мадемуазель де Клериси.

– Доброе утро! – приветствовал меня мой хозяин, с которым мы поутру не встретились. – Куда ходили?

– К виконту де Клериси.

– Черт побери! В таком случае вы не такой флегматик, каким кажетесь!

Тернер засмеялся, расправляя салфетку. Внимание его лишь наполовину было приковано ко мне, вторую половину занимало изучение меню.

– Аркашонские устрицы! – провозгласил мой друг. – Лучшие в мире. Ненавижу эти ваши здоровенные английские! Мне подайте маленькую устрицу!

– А мне – целую дюжину! – воскликнул я, накладывая себе еду из стоящего рядом блюда.

– И виконт спустил вас с лестницы? – поинтересовался банкир, составляя в тарелке восхитительную смесь из уксуса и специй.

– Нет. Он намерен рассмотреть мое предложение и дать ответ завтра утром.

Джон Тернер поставил бутылку с уксусом и посмотрел на меня через стол. На полном лице отобразилось удивление.

– Надо же, никогда не подумал бы! Видели мадам? Умная женщина. Обеды устраивает превосходные.

– Да, меня ей представили.

– Ага! Достойный вас соперник, мистер Дик. Вы обратили внимание на ее ноги?

– Заметил только отличную обувь.

– Вот именно! – пробормотал Джон Тернер, целиком погруженный в приготовление своего деликатеса. – Во Франции умная женщина всегда bien chaussée[40]. Ее ум уходит в конечности. В Англии не так. Там ум подрывает мораль дамы или сказывается на ее талии.

– Только у некрасивых, – заявил я, поскольку недаром провел в Лондоне несколько сезонов.

– Красивая женщина не бывает умной – она слишком хитра, – весомо изрек мой друг, прихлебывая шабли.

Когда наш великий кулинар покончил с приготовлением таинственного соуса, я, вынужден признаться, уже проглотил свою порцию. Разговор прервался. Я смотрел, как банкир ест, – медленно, с наслаждением, с забавной утонченностью. Сейчас многие склонны величать то или иное ремесло именем искусства, причем требуют писать его с заглавной буквы – почему, сказать не берусь. У Джона Тернера имелось свое Искусство, и теперь он предавался ему. Я часто замечал, что во время первых перемен, содержащих острые блюда, мой друг становится циничным и склонен вести речь об изъянах человеческой породы и тщеславии, далеко не чуждых тем, кто предпочитает помалкивать об этих качествах. Позднее, когда подают более сочную еду, взгляды Тернера на жизнь сглаживаются и приобретают радужный оттенок. Вот и сейчас округлое лицо над отлично сервированным столом начало расплываться в приятной улыбке, напоминая щедрую осеннюю луну, всходящую над плодородной равниной.