Опера вызывали?! - Ульяна Николаевна Романова

убрала зарядное устройство.

Несмотря на усталость, мне очень хотелось встретиться с Женей. Поднялась на пятый этаж, постучала, поленившись найти ключи, и застопорилась, когда дверь мне открыла очень обескураженная мама.

— Что случилось? — испугалась я, заглядывая в прихожую.

— Ты почему телефон отключила? — строго спросила родительница.

— Разрядился, — развела я руками.

— Входи, — велела мама.

Я сделала шаг, заперла дверь и осмотрелась. На коврике стояли очень знакомые кроссовки. И они точно не принадлежали папе.

Покосилась на вешалку и поняла, что мои подозрения оправдались, когда обнаружила куртку оперуполномоченного.

Мне как-то резко поплохело, я закусила губу и вопросительно посмотрела на маму.

— Я звонила, — напомнила она.

— Ага, — обалдело кивнула я.

Скинула обувь и быстрым шагом прошла в кухню, ожидая там увидеть как минимум бездыханное тело Громова, из которого папа уже делал чучело как боевой трофей.

Встала на пороге, не успев поймать упавшую на пол челюсть. За обеденным столом сидели папа и Громов. Пьяные в зюзю!

В вазе на подоконнике стоял огромный букет, стол ломился от закусок, а эта пьяная парочка твикс… Даже не обратила на меня внимания!

— Женя! — позвала я.

Громов медленно обернулся, с трудом сфокусировался на мне, а я заговорщицким шепотом спросила у стоящей рядом мамы:

— Что здесь происходит?

— Лилечка… — умилился Гений, когда наконец его взгляд остановился чуть левее меня.

Подозреваю, что отец упоил его так, что у опера двоилось в глазах.

— Пап, — позвала я.

Отец сидел за столом, удобно опираясь щекой на кулак и мечтательно смотрел куда-то вглубь себя. Сколько же они выпили?

— Лилечка, я пришел… — с трудом выговорил Женя.

Его язык заплетался, а сам опер с трудом удерживался в вертикальном положении.

— Я вижу, что пришел, — согласилась я.

Неожиданно Гений поднялся, бухнулся на колени и пошатнулся.

— Прости, пельмешка, я такой пьяный, — шатаясь, как мачта корабля в шторм, повинился опер.

— С кем не бывает, — нервно хмыкнула я.

— Но я… В общем, люблю тебя. Сильно-сильно, — душевно произнес он, прикрывая глаза.

Я испугалась, что сейчас он так и уснет — стоя на коленях в центре нашей кухни, но Женя оказался крепким орешком.

— Я… — он снова покачнулся.

— Жень, тебе бы поспать, — робко предложила я.

Неожиданно отец грохнул кулаком по столу и гаркнул:

— Молчи и слушай! И не вздумай отказаться! Довела мужика до ручки!

— Я? — округлила я глаза.

— Молчи, Лиля! — приказал папа и снова ушел в себя.

— Я с тобой быть хочу, — найдя поддержку в лице очень тяжелой артиллерии и благодарно обернувшись в сторону папы, продолжил Женя, — верь мне, а?

— Верю, — выдохнула я и подошла ближе.

Протянула руку, зарываясь пальцами в его волосы и блаженно выдохнула.

— Пойдем спать, Жень? Завтра поговорим.

Обернулась через плечо к маме, взглядом прося поддержки.

Громов с трудом поднялся, вздохнул, взял меня за руку и позволил увести его в мою комнату.

Упал на кровать, распластавшись на ней, как снежинка, и тут же уснул. Я заботливо накрыла его одеялом, прислушалась к тишине в квартире и пошла выяснять, что у нас случилось.

Вышла в гостиную и только в тот момент заметила еще несколько букетов, которые расставила мамочка. Ваз не хватило, и цветы стояли еще и в трехлитровых банках.

Я прошла в кухню, где мама, стоя ко мне спиной, мыла посуду. Почувствовав мое приближение, она обернулась, выключила воду и очень тепло улыбнулась.

— Рассказывай, — попросила я, цепляя со стола кусочек колбаски.

— Я так понимаю, зять у нас будет из органов.

Я смутилась и даже жевать перестала.

— Он пришел три часа назад, — не стала мама держать интригу, — с цветами, серьезный такой. Нервничал. И сразу к отцу твоему. Я вмешиваться не стала, звонила тебе, но телефон был выключен. Думала, папа его выгонит, а они коньяк открыли. Меня даже на порог не пустили, сказали, что по-мужски хотят поговорить. Ну и… поговорили вот так, что оба лыка не вяжут. Лиля, это он? Тот самый?

— Тот самый, — выдохнула я, опускаясь на стул, — я так его люблю, мам.

Призналась — и стало легче.

— Я вижу. И он любит, это видно, дочь. Даже Павла смог убедить, ты же знаешь нашего папу.

— Ты правда так думаешь? — с надеждой спросила я, поднимая глаза.

— Я уверена. И что-то мне подсказывает, что зять свататься приходил, вот только немного силы не рассчитал, а в таком состоянии не сообразил кольцо достать.

Я сглотнула и обняла себя руками. Сердце билось как сумасшедшее, а я захлебывалась собственным счастьем. Пришел к отцу, не побоялся.

— Он мне нравится, Лиль, — продолжила мама, — хороший парень, соглашайся.

— Я…

— Иди, я уберу со стола, — тепло произнесла мама.

Я поднялась и на негнущихся ногах потопала в спальню. Женя крепко спал, перевернувшись на бок. Я переоделась, постоянно косясь в его сторону, подумала и нырнула к нему под одеяло.

— Пельмешка, — выдохнул он, удобно подгреб меня под себя, обнял, уперся подбородком мне в макушку и снова уснул.

А я не могла. Не могла дождаться утра, чтобы сказать ему то, что очень хотела.

Сказать, что устала сомневаться, думать, бояться. Что влюбилась в невыносимого опера. Что он теперь только мой личный и больше ничей.

Засыпала и снова просыпалась в его объятиях. Сама теснее прижималась, когда он расслаблял руки, и утыкалась носом ему в грудь.

А когда он утром открыл глаза, округлил их, пытаясь понять, где находится, выпалила:

— Я люблю тебя!

Глава 48

Глава 48

Женя

Болело все. Чувство было, что вчера вечером по мне от души поездил асфальтоукладчик. Туда-сюда, туда-сюда. Последнее, что я помнил, — допрос, устроенный мне Павлом Ивановичем. Я даже подумал, что он из наших — так профессионально и четко он задавал вопросы.

— Я люблю тебя! — услышал я тихий голосок.

Сфокусировал взгляд, увидел сияющие голубые глаза пельмешки и забыл, как дышать.

— И ты мой, понял? И больше ничей! Потому что если я что-то узнаю, то у папы есть оружие, и я, в отличие от соседа-адвоката, не промахнусь. И рука не дрогнет. Вот!

Она ткнула указательным пальчиком мне в грудь, а я