Рассказы веера - Людмила Третьякова

Великолепие дворцов императорского Петербурга вполне объяснимо: их возводили гениальные люди. Однако при всем том именно возле малого Мраморного дворца графа Николая Кушелева-Безбородко обязательно замедлишь шаг, чтобы перейти на другую сторону улицы и рассмотреть каждую деталь. Кажется, с таким изыском и тщательностью можно отделывать драгоценную шкатулку, но никак не огромное здание.

Граф Николай не ошибся: именно картины романтиков и реалистов, таких, как Делакруа, Курбе, Милле и другие, расширили семейное «безбородковское» собрание, сделав его уникальным по своей полноте и ценности. «Кушелевская галерея, – по вердикту искусствоведов, – завещанная графом петербургской Академии художеств, в течение нескольких десятилетий оставалась главным в России местом знакомства с новой французской живописью... После смерти Кушелева-Безбородко в Петербурге уже не выдвигались собиратели его масштаба, и первенство перешло к Москве, где из представителей торгово-промышленного капитала выделилась горстка настоящих меценатов».

Речь шла о братьях Третьяковых.

...Между тем судьба не подарила графу Николаю стольких лет жизни, как московским купцам-меценатам. Очевидно, он знал это и торопился по всем правилам оформить завещание. В нем, в частности, говорилось, что собрание живописи должно быть «открыто постоянно для художников и публики, допускаемых без стеснения в форме одежды». Иными словами, Кушелев-Безбородко настаивал на общедоступности своего художественного собрания.

Надо отметить особо: тут он следовал не только личному желанию, но и воле своего прославленного родственника, память которого глубоко почитал. А в завещании канцлера Безбородко четко давалось распоряжение относительно того, чем он особенно дорожил: «Картин не продавать».

К счастью для тех, кому созерцание прекрасных образцов искусства доставляет наслаждение, наказы графов Александра Андреевича Безбородко и Николая Александровича Кушелева-Безбородко были выполнены.

Увы, большинство самых замечательных зданий Петербурга с их частично сохранившимися интерьерами недоступно для осмотра. В них как будто вернулись прежние, когда-то изгнанные революцией хозяева: всюду банки, акционерные общества или что-то в том же роде, солидная охрана. Это относится и к дворцу графа Николая Кушелева-Безбородко. Лишь фотографии позволяют, к примеру, полюбоваться парадной лестницей этого, одного из пяти самых красивых зданий Северной столицы.

Сегодня Россия обладает более полной коллекцией французской живописи середины XIX века, чем Франция. Картины, купленные Николаем Александровичем, – золотой фонд Эрмитажа, в чем легко убедиться, поднявшись на третий этаж этой сокровищницы мирового искусства.

Приятно, что сейчас здесь, кажется, утвердилось правило сообщать посетителю не только название предметов искусства и их автора, но также имя человека, благодаря которому они оказались здесь. Это очень справедливо: люди должны знать и помнить имена тех, для которых Отечество было не пустым звуком, кто не забывал, откуда он родом, и знал свой долг перед своей страной, не расхищал ее богатства, а пополнял их.

От кого передалось этим баловням судьбы убеждение, что только так и имеет смысл жить? И почему они, которые могли себе позволить поселиться в самых райских уголках земли, всегда возвращались домой, в тяжелый, губительный и для миллионера, и для нищего климат, где пробирает до костей петербургский ветер? Наверное, мы уже никогда не узнаем ответа на эти вопросы.

...Граф Николай Кушелев-Безбородко в двадцать восемь лет умер от чахотки.

За два года до смерти он затеял постройку дома, который сегодня считается одним из пяти самых красивых зданий Петербурга.

...Малому Мраморному дворцу, как стали называть кушелевское строение, посвящены книги. Современники считали его воплощением роскоши и вкуса – эти два понятия так часто расходятся меж собой!

Свое название Мраморный дворец получил потому, что в качестве облицовочного материала использовали очень редкий для Петербурга мрамор розового оттенка.

Парадные залы, стилизованные под разные эпохи, поражали величием и вместе с тем изяществом отделки. Гобеленовый зал, Турецкая комната, будуар а-ля Помпадур в розовых тонах, Саксонская гостиная, парадная лестница, зал Золотой, зал двусветный Белый с подлинным плафоном XVII века – все это производило ошеломляющее впечатление даже на много повидавших архитекторов. Удивлял своей красотой и паркет, набранный из драгоценных пород дерева и инкрустированный перламутровыми вставками: нечто подобное имелось только в Лионском зале царскосельского Екатерининского дворца.

Поневоле задаешься вопросом: зачем граф Николай, который уже чувствовал себя очень плохо и не обманывался на счет своего ближайшего будущего, затеял это строительство, потребовавшее чудовищных затрат? Может быть, для него это стало последней возможностью воплотить свою мечту о художественном идеале? А может быть, само строительство, к которому он относился с пылкостью и неослабевающим интересом, по его мнению, продлевало его земной срок?

Искусствоведы не раз обращали внимание: в наружном оформлении входных дверей присутствуют такие детали, которые можно истолковать как погребальные символы. Этот дворец – последнее, но прекрасное, что граф Николай оставлял на земле и, очевидно, вполне сознавал сей печальный факт.

С обожаемой им Елизаветой Ивановной, к ногам которой он сложил все, что имел, – свое сердце, титул, огромное богатство, не получив того, чего желал, – наследника или наследницу, – с ней в последнее время отношения совсем разладились. Каждый жил своей жизнью: она – в бесконечном бальном вихре, меняя туалеты и поклонников, он – в заботах о доме, который так и не успел увидеть завершенным.

* * *

Во второй раз став вдовой, графиня Елизавета Ивановна не отказалась от старых привычек и не стеснялась в тратах. Однако дом остался неоконченным, а многие счета по его возведению – неоплаченными. Кредиторы, поставщики, разного рода посредники потянулись к графине, требуя срочно погасить долги. У вдовы голова шла кругом – наличности не хватало для ее повседневных трат, не говоря уже о прочем.

Началась распродажа. Ценные коллекции по частям уходили в чужие руки. Бронза, фарфор, мрамор, удивительные образцы часов, мемориальные вещи, принадлежавшие историческим личностям, – то, что годами собирал Николай Александрович, постигла печальная участь.

О, сколько могли бы рассказать залы Мраморного дворца об опустошении витрин, стеллажей, шкафов с изумительными предметами искусства! За какой бесценок доставались они разного рода темным дельцам и перекупщикам, спешившим со своей добычей прочь для того, чтобы вскоре вернуться опять, пока доверчивая хозяйка не опомнилась!