Рассказы веера - Людмила Третьякова

Однако любители легкой наживы напрасно беспокоились: ничего не понимая в ценности вещей, которые исчезали из дома, Елизавета Ивановна желала единственного – живых денег, чтобы в преддверии очередного великосветского бала по давней привычке проехаться по модным лавкам.

...«Веселая вдова» не теряла надежд и на свои чары. И что бы вы думали? Ее самоуверенность принесла весьма неплохие плоды. Накануне полного финансового краха Елизавета Ивановна сумела внушить горячее чувство человеку знатному и всеми уважаемому. Ей предложил руку светлейший князь Александр Аркадьевич Суворов, внук великого генералиссимуса. Он тоже был вдовцом, но в свои неполные шестьдесят лет этот седеющий красавец мог дать фору кому угодно. Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор, член Государственного совета, кавалер орденов, включая орден Андрея Первозванного, – против такого жениха не возражала бы любая юная красавица. Надо сказать, что и Елизавета Ивановна была чуть ли не на четверть века моложе его.

Репутация Александра Аркадьевича была безупречна. «Всегда смелый на правду, откровенный в мыслях и словах, он сохранил эти свойства до самых последних дней.

Занимая при дворе и в среде царской семьи исключительное положение, он при всех условиях придворной жизни умел соединять утонченность светского человека с благородством и прямодушием солдата», – писал о нем современник. Надо знать злоязычный и завистливый свет, чтобы в полной мере оценить подобную характеристику.

При своем большом состоянии генерал сумел избавить очаровательную супругу от денежных затруднений: все долги были возвращены, все счета оплачены.

...Поистине Елизавета Ивановна была любимицей Фортуны. Удачливая красавица прожила долгий век без всяких, что немаловажно, материальных забот. И помогло ей в этом не только состояние третьего мужа, но и свое личное, а вернее – кушелевское. За Малый Мраморный дворец в 1873 году она выручила очень большие деньги, с лихвой вернув себе все то, что вложил в этот дом покойный Николай Александрович.

Эта выгодная сделка, вероятно, стала возможной потому, что дом на Гагаринской приобрели не кто-нибудь, а сами Романовы. Им требовался именно дворец, достойный императорской короны, и требовался срочно из-за чрезвычайного, единственного за все время существования династии обстоятельства.

Сын великого князя Константина Николаевича, Николай, украл из иконы матери бриллианты – деньги были нужны для романа с очаровательной американкой. Страсть подтолкнула молодого человека к преступлению. Его не простили: восемь лет двадцатилетний рыцарь дамы, которая уже и думать о нем забыла, просидел безвылазно в этом доме под надежной охраной. Гулять ему разрешалось только в маленьком садике, а далее следовали ссылка в Ташкент навечно и расстрел большевиками в 1918 году. 1 все же в его жизни было много любви, страсти, надежды. (Впрочем, об этой истории довольно подробно рассказано в книге: Л. Третьякова, «Русский сюжет», глава «Похититель драгоценностей».)

Александр Аркадьевич Суворов – тезка своего прославленного деда – недаром пользовался огромным уважением среди великосветского Петербурга, любившего, однако, позлословить. Но здесь все было безупречно: при богатстве, знатности, высоком положении, красоте, большом успехе у женщин генерал-губернатор Петербурга защитил свое сердце от житейской скверны. «Добр, честен, благороден», – говорили о нем.

История дома, с такой любовью возводимого некогда Николаем Кушелевым-Безбородко, не заканчивается печальной судьбой другого Николая – Романова, жертвы очаровательной авантюристки.

Через пятьдесят лет после строительства дворца здесь поселилась еще одна погубительница, светлейшая княгиня Екатерина Долгорукова. Ее роман с Александром II привел к тяжелой драме в семье царя, сократив дни его жены, императрицы Марии Александровны.

Правда, Екатерина Долгорукова, став морганатической супругой Александра II, въехала в кушелевский особняк уже после страшной гибели царя.

К чести новой хозяйки надо отнести то, что она, видимо, имела хороший вкус и оценила изысканную отделку внутренних помещений, оставив их в первозданном виде. Лишь из двух комнат убрали драгоценную «кушелевскую» мебель и заменили ее предметами обстановки кабинета Александра II. В шкафах и витринах хранились его личные вещи. Вдова устроила здесь своеобразный музей в память царственного супруга.

Однако в 1913 году Долгорукова, уже дама в возрасте, весьма предусмотрительно решила уехать из России. Дом со всем его исключительным по ценности содержимым был продан за огромную сумму – 1 200 000 рублей наличными, что помогло вдове Александра II бросить якорь в Париже и жить весьма комфортно.

Как все-таки странно! Граф Кушелев-Безбородко молодым сгорел в чахотке, императора Александра II убила бомба террориста, великий князь Николай Романов был расстрелян большевиками. А вот дамы их сердца, ничем, если уж честно говорить, особо не отличавшиеся, прожили свой век припеваючи.

После смерти графа Николая Кушелева-Безбородко остался единственный человек, на которого можно было надеяться как на продолжателя славного рода, – Григорий Александрович, старший из братьев.

Их родственник граф С. Д. Шереметев, внук знаменитой Параши Жемчуговой, аттестуя братьев «людьми хорошими, но без крепких семейных начал», писал в своих воспоминаниях, что с ними «повторилась история многих богачей». На Григория Александровича он никогда особых надежд не возлагал, но судил его, кажется, слишком сурово:

«При желании деятельности он был обуреваем сильными страстями и желанием прославиться... Его окружали ласкатели и проходимцы, курившие ему фимиам, ухватившиеся за слабую сторону его – желания меценатствовать, поддерживали его в разных затеях в личных и корыстных видах, доили его со всех сторон... Он легко поддавался на всякие предприятия, был искренен и думал, что делает дело».

Тем не менее в воспоминаниях Шереметева чувствуется искренняя жалость к человеку «недурному», каковым он считал своего родственника. Но для многих петербуржцев граф был настоящим посмешищем, анекдоты о котором веселили город. Роскошь его особняка на Гагаринской набережной, пиры, на которые приглашались сотни известных в столице людей, судя по описаниям в газете, распаляли воображение обывателей. Что же говорить о впечатлениях

Поэт Афанасий Фет, вспоминая кушелевский особняк и прочее в нем происходившее, писал:

«Беломраморная лестница, ведущая в бельэтаж, была уставлена прекрасными итальянскими статуями. В анфиладе комнат стены были покрыты дорогими картинами голландской школы. Не буду говорить о блестящей зале, диванной, затянутой персидскими коврами, и множестве драгоценных безделок.

Угощая гостей изысканнейшим столом мастерства крепостного повара, который мог бы поспорить с любым французом, граф говорил, что не понимает, что такое значит праздничный стол: "У меня он всегда одинаковый, несмотря на меняющиеся блюда"».