Работа легкой не бывает - Кикуко Цумура

У меня мелькнул вопрос, не развилась ли у него сомнительная привязанность к ней и не стала ли именно она движущей силой его стремлений положить конец организации «Одиночества больше нет!», но я сразу же опомнилась. Чувством, которое отражалось в его глазах, была боль – чистая и простая, целая гора боли, граничащей с печалью, которая простиралась без конца и без края. Господину Монага было грустно, что эта женщина в белом платье находится здесь. Но всякий раз, когда она подходила к его столику, он вставал и удалялся. Я услышала, как господин Тадокоро заигрывает с женщиной в белом: «С каждым разом, как я вижу вас, вы все хорошеете!»

– На последнем месте работы я попал в ужасную ситуацию, – нерешительно произнес бледный мужчина, кажется, обращаясь ко мне. – Когда я рассказываю о ней родителям, меня только спрашивают, почему я уволился, или говорят, что с моей стороны уходить было глупо. А когда я прихожу на собеседования, чтобы устроиться на новую работу, мне задают вопрос, почему я ушел с прежней. Но не могу же я объяснить им, что уволился просто потому, что начальник каждый день орал на меня, верно? А я, придумывая, чем оправдаться, теряюсь, не нахожу слов, вот меня никто и не берет на работу.

– А, понятно, – выслушав его и кивнув, сказала я.

– Но скажу начистоту, как мать, – вмешалась госпожа Тогава, – окажись в такой ситуации кто-нибудь из моих детей, я, вероятно, сказала бы то же, что и ваши родители.

Меня так и подмывало парировать: «Подождите, разве не та же участь постигла вашего сына?» – но я, конечно, понимала, что в данный момент эта мысль совершенно неуместна.

– Вообще-то нечто похожее случилось с одним моим знакомым, – сказала я мужчине, – а на собеседовании на вопрос, почему он уволился, он ответил, что не чувствовал себя оцененным по достоинству. Кадровик подхватил: «Иными словами, вы просто были слишком молоды и наивны», – но в конце концов работу мой знакомый получил.

Мой бледный сосед по столику прищурился, окинул меня взглядом, явно свидетельствующим, что моим словам он не поверил, и наконец выразил свои сомнения еле слышным «неужели».

Господин Монага вновь вернулся в комнату из коридора. Молоденькая девушка, сидевшая за его столиком, подошла к нам и остановилась рядом с бледным мужчиной.

– Вам стало лучше с тех пор, как мы беседовали в прошлый раз? – спросила она.

Тот с подчеркнутой серьезностью покачал головой. Мне вдруг стало тревожно, и я спросила женщину, где здесь туалет.

– Это там, – ответила она, указав в сторону коридора, откуда вернулся господин Монага.

– Я на минутку, – пообещала я, вставая и направляясь в коридор.

Острой потребности посетить туалет я не ощущала, но мне хотелось выиграть время, чтобы продумать свою стратегию, прикинуть, что я скажу и какие сведения попытаюсь вытянуть из сидящих за тем же столиком.

В коридоре полагалось разуться и надеть шлепанцы. Совать ноги в общие шлепанцы в этом заведении мне совсем не хотелось, поэтому я прошла по коридору в носках. Низкая дверь с табличкой, на которой иероглифами было написано не общеупотребительное слово «туалет», а более редкое «уборная», вносила свой вклад в создание атмосферы очаровательного маленького кафе в перестроенном старом доме. Сколько же существует различных способов вызвать у людей доверие, задумалась я. В посещении уборной я не нуждалась, поэтому прошла мимо двери и заглянула в темный коридор, ведущий влево. Чуть поодаль стоял решетчатый стеллаж с тремя полками, на средней из них стопками высились коробки с «паровыми булочками», которых госпожа Кохаси сумела заработать так много.

Вероятно, им принадлежит фабрика, где дешево производят эти сладости, подумала я, подходя поближе и доставая из кармана телефон, чтобы осветить стеллаж. На нижней полке были сложены стопки листовок Ayudarte! – тех самых, одну из которых мне всучили в переулке, на верхней – аккуратный ряд папок на кольцах и без этикеток начинался и заканчивался двумя книгодержателями. Что же там внутри, задумалась я, привставая на цыпочки и пытаясь разглядеть содержимое папок. Ближайшая ко мне была полна слегка помятых листов принтерной бумаги. Следующие, кроме одной, содержали прозрачные файлы, в которых я увидела что-то похожее на сертификаты акций. Я невольно отпрянула. Это что еще такое? Неужели эти бумаги хитростью вытянули у людей, которые приходили на встречи? Или же это просто вложения средств, с которых должна была начаться организация?

Я вытянула шею, пытаясь разглядеть, нет ли еще чего-нибудь в глубине полок, за книгодержателями, и тут заметила банку с краской. Пользуясь смартфоном как фонариком, я поднесла его к банке, чтобы лучше разглядеть цвет, и убедилась, что это тот же оттенок, которым сделали надпись. У меня перехватило дыхание, пока я вспоминала, как господин Монага определял оттенок краски на ставнях, пользуясь своей дизайнерской шкалой.

– Вы что-нибудь ищете?

Голос за спиной прозвучал совершенно неожиданно, но я сразу узнала его: он принадлежал человеку, заговорившему со мной в переулке. Поспешно повернув голову так, чтобы спрятать лицо, я лихорадочно перебрала в голове возможные ответы, которыми не выдала бы себя.

– Да, ищу туалет.

– Он здесь. – Я услышала, как мой собеседник постучал по двери. – Прямо за вами.

– А-а! Я не смогла прочитать надпись на двери, подумала, там кладовка или что-нибудь вроде.

– Здесь написано «уборная». То есть туалет. – Голос звучал бодро, но в нем отчетливо чувствовалось напряжение, от которого по спине бежали мурашки. – Возвращайтесь к нам поскорее!

Я кивнула с преувеличенным энтузиазмом, чтобы он точно увидел это и мне не пришлось бы поворачиваться к нему лицом. Дождавшись, когда он удалится в зал, где проходила встреча, я шмыгнула по темному коридору, толкнула дверь с табличкой «уборная» и вошла. За дверью обнаружилась маленькая раковина рядом с закрытой кабинкой, в которой я увидела унитаз в западном стиле и небольшое окно сбоку. Войдя в кабинку, я открыла окно и выглянула наружу. До соседнего здания было рукой подать, но мне показалось, что в этой щели хватит места для меня. И прыгать совсем невысоко.

Я оторвала длинную ленту туалетной бумаги, вышла из уборной и вернулась к решетчатому стеллажу. Подняла ручку банки с краской, обмотала ее бумагой, сняла банку со стеллажа и тихонько вернулась к выходу в коридор. Там я забрала туфли и поспешила снова в уборную.

В кабинке, едва дыша от волнения, я открыла окно настолько широко, как смогла, и сперва бросила в щель между зданиями туфли, которые приземлились с глухим стуком. Потом я опустила крышку унитаза, зажала под мышкой банку с краской и