Персики для месье кюре - Джоанн Харрис

Когда она вышла, я услышала, как Фатима негромко сказала Оми:

— Ты слишком строга к девочке.

Оми захихикала:

— Это жизнь к ней строга. Ей нужно учиться жить. Она же в стакане воды утонет. Уже утонула.

Я повернулась к ним и с улыбкой сказала:

— Язак Алла. Благодарю вас за гостеприимство и в следующий раз непременно принесу шоколад. Я как раз жду посылку.

Пока я надевала сапоги у порога, Захра стояла рядом, держа в руках мой плащ.

— Не обращайте на Оми внимания, — тихо, все так же невыразительно сказала она. — Она уже старая и привыкла говорить все, что ей в голову придет. Даже если мысли в ее голове катятся на одном сломанном колесе. — Мы с ней вышли на крыльцо. — Здесь совсем недалеко. Я вам покажу.

Дома в Маро, разумеется, не имеют номеров. В этом проявляется одно из забавных свойств Ланскне. Даже названия улиц не признаны официально, хотя считается, что район подвергся полной реконструкции и, возможно, названия все же со временем появятся. Рейно говорил, что Жорж Клермон возглавляет кампанию по превращению Маро в «памятник истории» (и, если этот проект будет утвержден, сам Жорж, разумеется, окажется в нем главным), но таких селений, как Ланскне, в этой части Танн слишком много, как много и совершенно очаровательных маленьких bastides; впрочем, хватает и старых кожевенных цехов, дубилен и сыромятен, живописных каменных мостов и средневековых виселиц, а также статуй загадочных святых, так что местным властям нет особого дела до какой-то одной улицы с деревянными домами-развалюхами, уже наполовину съеденными рекой. Похоже, только почтальон возражает против подобного беспорядка: для него отсутствие названий улиц и номеров домов — действительно большое неудобство. Если кому-то в Маро приходит в голову привести в порядок одно из допотопных строений и поселиться в нем, невзирая ни на какие правила планирования и реконструкции, то вряд ли его станут останавливать; скорее всего, никто на это и внимания не обратит.

Захра спряталась под свой никаб, собираясь проводить меня до дома Беншарки, и теперь ее взгляд поверх покрывала казался абсолютно непроницаемым. Никаб явно прибавлял девушке смелости и уверенности в себе. У нее даже походка стала другой. Повернувшись ко мне, она спросила:

— Почему вы непременно хотите повидаться с Инес?

— Я раньше жила в том доме, где была ее школа, — сказала я.

— Ну, это, по-моему, причина недостаточно веская.

— Возможно.

— Вас к ней тянет, верно? — сказала Захра. — Тянет, я же вижу. Вы не первая. Все мы так или иначе соприкасались с Инес. Когда она сюда приехала и открыла школу, эта идея всем показалась просто замечательной. Ведь с местной школой у нас без конца возникали проблемы из-за этой противной особы, Жолин Дру: она все хотела запретить нашим девочкам носить хиджаб. Между прочим, брат Инес сперва очень подружился со всем семейством Маджуби, и некоторое время все шло просто отлично…

Мы добрались до конца бульвара. Дальше начинались заброшенные дома. В самом последнем из них дверь была выкрашена красной краской.

— Вон там и живут все Маджуби. В том числе и Карим с Соней.

— Но не Инес?

Захра покачала головой:

— Нет, она там больше не живет.

— А почему? Там что, места мало?

— Не поэтому, — сказала Захра. — В общем, сейчас вы ее всегда можете найти там…

И она показала куда-то в сторону реки, где у самой воды росло несколько фиговых деревьев, а над торчавшими из земли переплетенными корнями, чем-то напоминавшими очертания готической церкви, высился старый причал. Именно там обычно речные крысы причаливали свои суденышки в те времена, когда каждый год приплывали сюда. Приглядевшись, я увидела, куда указывает мне Захра: под деревьями виднелось небольшое речное судно с низкой посадкой, выкрашенное черной краской.

— Так она сейчас живет на этом судне? — изумилась я.

— Она его арендует. Это судно всегда здесь стояло.

Я знаю. Я его сразу узнала. Слишком тесное, чтобы там поместились двое взрослых, но все же вполне способное приютить женщину с ребенком. Особенно если им не требуется много места или они не притащили с собой слишком много вещей…

Не думаю, чтобы это стало проблемой для Инес Беншарки. Но…

— А как же Дуа? — спросила я.

— Вообще-то, большую часть времени она проводит у нас. Мы за ней присматриваем, а она помогает нам управляться с нашей маленькой проказницей Майей. Иногда она ночует у Инес, а иногда у нас. Но на ифтар она всегда к нам приходит.

— Но почему Инес поселилась на судне?

— Она говорит, что там чувствует себя в безопасности. И потом, на это судно, похоже, никто не предъявлял никаких прав, может, оно никому и не нужно.

Это меня не удивило. Его владелец не был здесь больше четырех лет. Вот только зачем было Ру оставлять здесь свое судно, если он не собирался сюда возвращаться?

А может, он и восстанавливал его не для себя, а для кого-то другого?..

Для кого же?

Мать-одиночка с ребенком, живущие на его судне. Нежелание Ру ехать со мной в Ланскне, хотя — я знала это совершенно точно — он все это время поддерживал связь с некоторыми своими здешними друзьями. Нежелание Жозефины сказать мне, кто отец ее сына. Четыре года назад Ру еще не уехал отсюда. Пилу тогда было, наверное, около четырех. С ним, пожалуй, уже вполне можно было пуститься в плавание. Во всяком случае, с четырехлетним мальчиком Жозефина запросто могла решиться на путешествие вверх по реке…

Просил ли ее Ру уехать с ним вместе? Отказала ли она ему? Или он сам передумал? Ждала ли она, что он снова к ней вернется, пока он жил в Париже со мной?

Столько вопросов без ответа. Столько сомнений. Столько затаенных страхов. Времена года неизменно сменяют друг друга; ветер времени разносит в разные стороны возлюбленных и друзей, точно осенние листья. Моя мать никогда не оставалась с одним и тем же мужчиной дольше двух-трех недель. Она говорила: по-настоящему твоими остаются только дети, Вианн. И я долгие годы следовала этому девизу. А затем на своем пути я встретила Ру и решила, что у каждого правила есть исключения.

Возможно, я ошиблась. Теперь мысль об этом без конца крутилась у меня в голове. Возможно, я и приехала сюда, чтобы понять это.

— Что с вами? Вам нехорошо? — с тревогой спросила Захра, заставив меня очнуться от горьких мыслей.

Я повернулась к ней:

— Нет, все нормально, спасибо. Скажите, Захра, что заставило вас начать носить никаб? Ведь ни ваша мать, ни сестра его не носят.

Судя по глазам — только они и были видны над скрывавшим лицо покрывалом, — мой вопрос поставил ее в тупик.