Ледяное взморье - Александр Тамоников

– Подфюзеляжная гондола?

Шварц кивнул:

– Туда может сесть один человек за пулеметную установку, но – захваченный вами полковник?

– Его положим между креслами.

– Тесно будет.

– У нас говорят: в тесноте, да не в обиде. Твой «юнкерс» может нести в бомбовом отсеке две с половиной тонны бомб, что для него какие-то восемьдесят килограммов!

Летчик покачал головой:

– Так не положено летать.

– Это у вас, – усмехнулся Сосновский – у нас в бомбоотсек набили бы взвод десанта.

Шелестов скомандовал:

– Отставить разговоры. Шварц, Сосновский, к самолету, открыть люк, подать трап. И бегом.

Михаил толкнул командира экипажа:

– Ну, чего стоишь? Не слышал – бегом марш!

Гауптман побежал вместе с Сосновским, который на ходу сбрасывал с себя китель. Коган и Буторин вытащили из «Опеля» Грунова. Тот взвыл от отчаяния:

– Лучше пристрелите меня здесь!

Шелестов прервал его:

– К стенке тебя и без меня поставят, я не каратель. Это ты, сука, своих убивал, чтобы уйти к немцам. За это с тебя спросят.

– Я не хочу. Убейте!

Коган ударил его в челюсть.

– Боря, ты сдурел? Не хватало еще челюсть ему вывернуть. Тогда Платов с нас шкуру спустит.

– Да я несильно, майор.

– В самолет!

Полковника затащили в кабину пилотов, бросили между креслами.

Гауптман стал натягивать на себя парашютную систему.

Шелестов усмехнулся:

– Брось, не пригодится. Если собьют, вместе разобьемся. Так что не старайся.

Офицеры заняли свои места. Впереди: слева Шварц, справа Шелестов, сзади, за командиром экипажа, место старшего радиста занял Буторин, проверил кормовую пулеметную установку, за Шелестовым – Сосновский, внизу остался Коган.

Шелестов надел шлемофон, Шварц показал, как подсоединить его к бортовой радиостанции, а заодно и к переговорному устройству между членами экипажа. Примеру командира последовали остальные бойцы группы. И только Коган и Грунов остались без шлемофонов. Их попросту им не хватило.

Гауптман Шварц начал щелкать тумблерами, нажимать кнопки, подтянул в нейтральное положение штурвал. Нажал на что-то ближе к Шелестову, двигатели заработали на холостом ходу, завращались винты. Сосновский спросил:

– Чего стоим?

Шварц объяснил:

– Проверяю системы.

– Давай, – кивнул Шелестов, – сейчас ты здесь главный.

Самолет медленно выкатился из строя, повернул налево и медленно пошел по рулевой дорожке к началу взлетно-посадочной полосы. Там остановился.

Шелестов спросил:

– И чего ждем?

– Не лезьте не в свое дело.

– Ладно, герр гауптман, работайте.

Взревели двигатели, корпус самолета завибрировал. Он дернулся вперед и, набирая скорость, побежал по взлетно-посадочной полосе.

Она уже почти заканчивалась.

Шелестов взглянул на пилота: неужели решил разбиться?

Но тут «юнкерс» оторвался от полосы и взмыл в воздух.

– Чего тянул, гауптман? – спросил Шелестов. – На нервах играл?

– Мне не до того, для взлета этому «юнкерсу» нужны тысяча восемьсот метров, а длина полосы два километра. Но прошу не отвлекать меня. Поговорим, как поднимемся на пять тысяч метров.

– Почему пять тысяч, ты же можешь подняться и до десяти тысяч?

– На борту нет кислородного оборудования и масок. А над территорией, занятой нашими войсками, самолет не собьют.

Шварц повернулся к Шелестову:

– Надеюсь, полетное задание у вас есть?

– А на хрена оно мне? Летим прямо на Москву. Или тебе и для этого задание нужно?

Летчик покачал головой.

– Благодарю бога, что я летал на Москву и помню основные данные по маршруту.

– Так ты бомбил Москву?

– И что в этом странного? Война. Я военный летчик, я, как и вы, принимал присягу, я просто исполнял свои обязанности. Или скажете, вы никого не убивали?

– Не скажу. Смотри не заблудись хотя бы над оккупационной территорией, за линией фронта нас встретят наши истребители.

Неожиданно вокруг самолета то тут, то там стали появляться облачка разрывов.

– Это обстрел? – спросил Шелестов.

– Да.

– Почему немцы обстреливают свой самолет?

– Возможно, командование узнало об угоне бомбардировщика. Вы же столько шума подняли на аэродроме! Кто-то позвонил в комендатуру.

– И что?

– А ничего.

Шварц потянул штурвал на себя – задрав нос, «юнкерс» пошел вверх. Дышать стало труднее, но облачка разрывов зенитных снарядов остались внизу.

Скорее всего, командир зенитного взвода неправильно оценил обстановку и отдал приказ открыть огонь. Для молодого офицера это вполне возможно. Оттого и огонь с земли прекратился быстро.

Шварц опустил самолет на высоту пять тысяч метров.

Спустя полтора часа гауптман вновь увеличил высоту.

– В чем дело? – спросил Шелестов.

– Линия фронта!

– Но по нам стреляют?

– А вы хотели бы, чтобы стреляли? На оккупационной территории все было понятно, но теперь любое ваше зенитное подразделение может открыть огонь. В Красной армии скорострельные зенитные орудия бьют до десяти километров.

– Наши в нас стрелять не будут.

Неожиданно бортовая радиостанция сработала сигналом вызова.

Шелестов взглянул на Шварца:

– Переведи на меня!

Гауптман подчинился.

– Слушаю, Шелестов.

– Майор Воронин из штаба командующего авиацией дальнего действия.

– Очень приятно. Теперь я уверен, что наши не собьют «юнкерс».

– Ответьте, почему на связь вышли вы, а не немецкий пилот?

– Потому, что он ни черта по-русски не шпрехает.

– Пусть переведет связь на себя, я говорю по-немецки.

– Хорошо, майор.

Шелестов показал Шварцу, чтобы тот продолжил переговоры.

Гауптман ответил и в дальнейшем только слушал, иногда задавая вопросы, которые имели отношение к пилотированию и маршруту.

Закончив переговоры, он перевел станцию в режим «приема».

Шелестов поинтересовался:

– Ну и что сказал майор?