Звезды сделаны из нас - Тори Ру

могу! Я больше ничего не хочу и не могу контролировать! Оставьте меня в покое!

— У тебя молния на ширинке сломалась, — Даша выпускает в мою сторону облако дыма. — Подойди, я посмотрю, как починить.

Она вдруг тоже становится голой. Я зажмуриваюсь, чтобы этого не видеть, и меня обступает чёрный глубокий космос, в котором единственный источник тепла и света — это я сам.

Горю с температурой пятнадцать миллионов градусов Цельсия, а вокруг упорядоченно вращаются далёкие планеты, и мне нет дела до их вселенского существования и дальнейшей судьбы. Захочу взорвусь к чёртовой матери, захочу — погасну.

«Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома, снова между нами города, взлётные огни аэродрома», — поёт аккомпанируя себе на пианино мама и мы с Мишкой, хлопая в ладоши, ей подпеваем. Он — пятнадцатилетний весёлый красавчик, я — детсадовская мелюзга. Я мечтаю вырасти и стать таким, как он, а Мишка мечтает поскорее допеть эту песню и свалить на улицу, потому что его там ждут друзья.

* * *

В субботу, как обычно едем к Мишке. Мама причитает, я молчу. Та часть сна, где я целовался с Нелей, очень приятная и каждый раз, при воспоминании об этом, в животе растекается нежное тепло. С самого утра она ещё спит, но я всё равно захожу в нашу с ней переписку и перечитываю, словно желая убедиться, что я её и в самом деле не выдумал.

На улице сыро и промозгло. Мы выходим на остановке и пока идём в сторону больницы, мама с подозрением вглядывается мне в лицо.

— Что с тобой? — наконец спрашивает она.

— А что не так? — удивляюсь я.

— Ты всю дорогу улыбаешься.

— Правда? Я не заметил.

— Посмотри на меня, — она останавливается и, взяв за подбородок, пристально смотрит в глаза. — Ты ничего не употребляешь?

— Нет, конечно.

Тяжело вздохнув, она отворачивается.

— Надеюсь, что так, потому что ещё одного наркомана в семье я не переживу.

— Всё в порядке, мам, — подбадриваю я и беру её под локоть. — Просто улыбаюсь, что такого?

— Без повода?

— Ну, так же может быть?

— Без повода улыбаются только блаженные.

— А может я блаженный?

— Твои шуточки сейчас неуместны. Прими, пожалуйста, подобающий ситуации вид.

— А подобающий — это какой? Унылый?

— Я не понимаю, что с тобой в последнее время происходит? — раздражённо вспыхивает она. — С утра до вечера торчишь в своём компьютере или в телефоне, улыбаешься, как дурачок, огрызаешься, директор домой звонит, и это я в твой дневник не заглядывала. Наверняка и там меня ждут сюрпризы.

— В дневнике нет сюрпризов.

— Просто пойми, Глеб, — она снова останавливается. — Ещё и на тебя меня точно не хватит.

Мы проходим через стеклянные двери отделения, надеваем бахилы и сдаём вещи в гардероб. Мама, подхватив пакет с передачкой, торопится к раскрытому лифту, где нас поджидают несколько человек. Но я не спешу. Нарочно иду медленно, не хочу ехать в набитой кабине.

— Давай быстрее, — мама машет рукой, переживая, что из-за меня задерживаются люди. Раньше я бы тоже стал из-за этого волноваться. Но сейчас всё по-другому. Надоело постоянно под всех подстраиваться.

— Я по лестнице, — говорю я им и, дождавшись, когда двери лифта закроются, возвращаюсь назад к центральному входу.

На улице моросит дождь, моя куртка осталась в раздевалке, потому что номерок у мамы. Свежий ветер бодрит и швыряется мокрыми жёлтыми листьями. От сырости сразу же становится зябко. Но я всё равно ловлю себя на том, что улыбаюсь. Пока мама не сказала об этом, не замечал, а теперь физически чувствую.

Не успеваю спуститься с крыльца, звонит мама.

— В чём дело? Ты куда пропал?

— У меня живот прихватило, — тут же сочиняю я. — Внизу подожду.

— Как так? Было же всё нормально, — в голосе слышится недоверие.

— Откуда мне знать? Я за свой организм не отвечаю.

— Ладно. Сходи в аптеку, купи имодиум. Миша передаёт тебе привет.

— Ему тоже привет, — сбрасываю вызов и, сбежав по лестнице, быстрым шагом направляюсь к выходу с территории. Если энергично двигаться, то холод можно не почувствовать.

Ещё только половина одиннадцатого и я не жду, что Неля появится в сети раньше чем через час, однако острая необходимость в немедленном общении с ней заставляет воспользоваться камерой.

— Доброе утро! — сначала я снимаю себя, потом перевожу изображение, показывая ей пустую осеннюю улицу. — Я сбежал из больницы и теперь минут сорок должен где-то скитаться. Представляешь, ты мне сегодня приснилась! Вытащила к себе прямо через экран компа. Круто, да? Жаль, что такое невозможно. Я читал, что если придумают способ телепортации, то телепортировать человека всё равно будет нельзя. Ведь когда что-то переносится в другое место, то оно не остаётся в точности тем же самым, а собирается как бы заново. Грубо говоря — клонируется. Но как клонировать физические объекты приблизительно понятно, а вот с личностью человека проблемы. И дело не только в перемещении сознания, личность состоит из огромного количества факторов, которые нельзя сохранить или перезаписать, понимаешь? Потому что мы все совершенно уникальные и неповторимые.

Я останавливаюсь на перекрёстке. Машин почти нет, светофор загорается зелёным, в какую сторону податься не знаю, потому что с этим районом не знаком.

— Жаль, что ты не в сети, — продолжаю я запись. — Посоветовала бы куда идти. А то тут даже нет указателя с предупреждением, что произойдёт, если пойти направо или налево. Я бы выбрал «потерять коня», потому что у меня его нет. Кстати, у вас есть машина? У нас нет. Мама с отцом, когда развелись, он забрал её себе. А мама не водит. Но я, как только накоплю денег, сразу пойду на курсы вождения. Главное, иметь права, ведь всегда можно воспользоваться каршерингом. У вас есть в городе каршеринг?

Я болтаю и болтаю, обо всём подряд, что приходит в голову и что вижу. О рекламном плакате с надписью «Расскажите детям о СПИДе», о дворниках в оранжевых жилетах, собравшихся впятером на островке газона и вместо того, чтобы сгребать листья, громко слушающих национальную музыку, о несчастном псе, привязанном возле магазина, в ожидании хозяина, о влюблённой парочке, сидящей в обнимку на остановке, словно им больше некуда пойти, и ещё много-много о чём, пока