Звезды сделаны из нас - Тори Ру

и собрался предъявить претензии, но с меня взятки гладки: если надо, я подниму на всю улицу такой ор, что придурку придется спасаться бегством. Однако он примирительно вскинул руки, попятился назад и залепетал, как испуганная девчонка:

— Да не, я сразу понял, что это ты. Тачку я уже починил и покрасил. Я не то хотел сказать, малая... Слушай, у тебя фотки Бори есть?

Теперь настала моя очередь лепетать:

— Ну, есть. А что? Вспомнил, что у тебя, вообще-то, растет сын и он в тебе нуждается?

— Я никогда не забывал! Оступился немного, неправильно себя повел. Много думал об этом, решил все исправить, а теперь Алинка не дает шанса. Я даже через ее подружек пробовал выйти с ней на контакт, да все бесполезно.

— Ты это своей девушке расскажи... — обозначив, что разговор окончен, я тронулась с места, но промокший, жалкий Серега опять схватил за куртку и задержал:

— Послал я Настю на все четыре стороны. Много на себя берет. Душа к ней не лежит! Малая, пожалуйста, замолви за меня словечко перед Алиной. Я готов хоть сейчас жениться. Если не захочет начать все сначала, буду хотя бы Боре деньгами помогать! Серьезно, я могу быть здесь, рядом — в пятницу скатаюсь в Москву по делам, закончу сезон, а потом полгода никуда не отлучусь. Тошно, понимаешь? Вилы! Поговоришь с ней, малая?

Сердце у меня доброе, к тому же до своего идиотского поступка Серега всегда казался мне неплохим, разве что немного туповатым. И я, до конца не осознавая последствий и ответственности данного обещания, кивнула:

— Ладно. Будешь должен!

* * *

Глеб безнадежно испортил утро: вместо того, чтобы навестить брата, устроил экскурсию по незнакомой местности, вел себя так, будто мы — пара, а после и вовсе принялся зазывать в гости, обещая вписать в своей квартире. И даже дурацкие тесты из разряда "Кто ты из пяти пальцев на руке" не сбили его азарта.

Что ж, перспектива увидеться вживую заманчива до дрожи: я даже дала волю эмоциям и призналась, что очень хочу приехать. Однако на самом деле уже успела свыкнуться с ролью подруги по переписке — так проще избегать суровой правды, прятать голову в песок и, в случае опасности, водружать на нос очки с розовыми стеклами. Я боюсь очутиться в мире Глеба, увидеть его и убедиться, что он сильно отличается от придуманного мной образа. Боюсь, что Оля и впрямь окажется его девушкой, а мне придется изображать беззаботную улыбку. Я боюсь, потому что после расставания с ним и возвращения в привычную среду, просто... не смогу собраться. А ворох разрозненных пазлов, оставшихся от меня прежней, с удовольствием разворошит каблуками Милана.

— Лучше ты приезжай, — проглотив иголку боли и с трудом уняв взбесившееся сердце, ответила я. — Посмотришь на звезды и загадаешь свои заветные желания. Пусть с опозданием, но тут это точно сработает. Кстати, одно мое давнее глупое желание сбылось.

— Какое?

— В общем... меня выбрали закрывать этот чертов бал...

— Ого! И ты молчала?!

— Пыталась уложить новость в голове и придумать, что делать дальше. Подумать только, какой я была тупой. Искала вообще не там, шла в неправильном направлении. Я тоже не хочу никому мстить: статус школьной звезды — совсем не то, что мне нужно.

— Нет, подожди! Это не ради мести. Это мечта детства. Нет ничего плохого в том, чтобы...

— Глеб. Ты же хочешь, чтобы я спихнула ее.

— Нет. Ладно: да, хочу. Она жива-здорова, и нет ничего неэтичного в том, чтобы ее подвинуть. Ты должна показать им всем. Потому что ты самая-самая!

* * *

Его слова до сих пор молоточком стучат в висках и отзываются теплом в груди, но Глеб не имел в виду ничего такого: это не было признанием — всего лишь способом поддержать, а я снова выдала желаемое за действительное и среагировала слишком остро.

Во двор медленно въезжает черная машина, из нее выходит пузатый мужичок в трениках с отвисшими коленями и, отворив багажник, выволакивает из него два огромных, измазанных грязью мешка.

В ужасе отпрыгиваю от окна и кричу:

— Мам, это еще что такое?!

Мама подбегает к зеркалу, быстро расчесывает волосы, одергивает толстовку и с щелчком открывает замок:

— Это Костя, он у меня стрижется. В этом году собрал на даче богатый урожай и захотел поделиться с нами. Будем варить икру.

Костя чересчур скоро нарисовывается в дверях, услужливо складирует мешки там, куда указывает мама, плотоядно пялится на нее и, с опаской, на меня. На его толстом, как сосиска, безымянном пальце поблескивает тусклое желтое кольцо, и я, сморщившись от омерзения и бессилия, сваливаю обратно на кухню.

Остаток воскресенья летит коту под хвост: очищаю кабачки от семечек и зеленой полосатой шкурки, передаю маме, та в поте лица измельчает их в мясорубке, а Алина, вооружившись половником, помешивает зелье, кипящее в кастрюле.

Я даже благодарна чертовой икре — ее приготовление помогает отвлечься от разъедающих душу сомнений насчет Глеба и служит отличной отмазкой для Артема, изъявившего желание погулять по Центру.

Но понимание, откуда и почему на нашем столе взялись ингредиенты, отравляет кровь, и я из принципа не говорю дражайшим родственницам про предстоящий бал. Пусть остаются в неведении — мне ни к чему смешки, сплетни и слухи.

Закручиваю крышку на последней банке, отряхиваю ладони и надолго зависаю в ванной — лежу в облаке душистой фруктовой пены и считаю борозды стекающих по зеркалу капель.

Глеб прав — если сложу лапки, снова замкнусь в своем мирке и начну обустраивать только его, кто поможет тем, кто страдает от несправедливости и произвола придурков, возомнивших себя звездами? Такие, как мальчик Вася, увидят, что нужно бороться, а подонки вроде Орловой и ее свиты поймут, что все возвращается бумерангом. Слишком многие люди поставили на меня. Я не имею права отказаться.

С чистой совестью закрываюсь в комнате, нахожу ролики с участием профессиональных танцоров и честно вникаю во все премудрости танца: как правильно двигаться, как держаться на сцене, но, спустя пять минут, окончательно понимаю, что едва ли добьюсь на этом поприще успехов — отдавленные кроссовки Артема и его усталые, плохо скрывающие раздражение улыбочки непременно станут дополнением к нашему номеру.

Выключаю ночник и вслушиваюсь в неспешную беседу мамы и Алины, доносящийся из гостиной. Вспоминается обещание, данное Сереге, но я не собираюсь так скоро его выполнять: пусть помучается.