Вспоминать, чтобы помнить - Генри Миллер

Мне понимающе улыбнулся чисто выбритый, полноватый гомик, который мог быть дизайнером, заметив вкрадчивым, медовым голосом, что моя аура просто потрясающая.

«Давно такой не видел, — воскликнул он, беспечно загребая пригоршню домашних печений. — А моя такая отвратительная, что не передать словами... Так, во всяком случае, говорят. У вас, наверное, прекрасный характер. У меня только один талант: хорошо слышу звуки вне пределов слышимости. Хотелось бы также быть ясновидцем. А вам? Хотя глупо с моей стороны об этом спрашивать. Конечно же, вы ясновидец. С такой-то аурой...» Он сделал очаровательную гримаску и вильнул бедрами. Я подумал, что сейчас он поманит меня ручкой, крикнув призывно: эй! Но он этого не сделал.

«Вы, наверное, художник», — рискнул я заметить после этого легкого намека на заигрывание.

«Думаю, да, — ответил он, застенчиво потупив глаза. — Мне нравится иметь дело с красивыми вещами. А цифры и все такое я просто ненавижу. Конечно, большую часть времени я живу за границей, это помогает, вы так не думаете? Вы когда-нибудь жили во Флоренции... или в Равенне? Разве Флоренция не прелесть? Не понимаю, зачем нам нужна эта война, как вы думаете? Такая гадость! Надеюсь, англичане пощадят Равенну. Эти ужасные бомбы! Брр! Как подумаю — мороз по коже...»

Женщина, стоявшая какое-то время подле меня, вдруг заговорила. По ее словам, удача отвернулась от нее семь лет назад после того, как на Майорке ей гадали по руке. К счастью, она отложила кое-что на черный день — кругленький миллиончик — эту цифру она произнесла не моргнув глазом. Теперь, когда она стала работать посредником, дела пошли немного лучше. За эту неделю она заработала три тысячи, устроив одного клиента на работу. Еще несколько таких сделок, и ей не придется голодать. Да и работа вполне приятная. В конце концов, надо что-то делать: голова должна быть занята. Это лучше, чем сидеть дома и дрожать от страха: что там правительство сделает с твоими деньгами?

Я спросил, не принадлежит ли она к секте Адвентистов седьмого дня. Она улыбнулась, обнажив золотые зубы.

«Нет, теперь уже нет. Думаю, я просто верю в Бога».

«А как вы познакомились с Джеральдом?»

«А... с Джеральдом... — И она рассмеялась нервным смехом. — Я встретила его на матче по боксу. Он сидел с индусским набобом или еще с кем-то, и я попросила у него зажигалку. Он поинтересовался, не Весы ли я по гороскопу, а я ответила, что не понимаю, о чем он говорит. Тогда он спросил, не родилась ли я между первым и пятым октября. Я ответила, что родилась первого октября. „Значит, вы Весы“, — сказал он. Я была так потрясена, что попросила его составить мой гороскоп. С того времени мои дела и пошли в гору. До этого я была в области затмения или еще чего-то. До сих пор всего этого не поняла... а вы? Однако это волнует, правда? Просишь у кого-то огоньку, а тебе говорят, когда ты родилась! Джеральд — необыкновенный человек! Шагу не ступлю, не посоветовавшись с ним».

«А вы не поможете мне устроиться на работу в кино? — спросил я. — Джеральд говорит, что у меня сейчас период удач».

«Разве вы актер?» — Она выглядела удивленной.

«Нет, писатель. При случае могу поработать „негром“».

«Вы сильны в диалоге?»

«Это мой конек. Могу продемонстрировать. Например... идут по улице два человека. Они от чего-то спасаются. Стемнело. Они заблудились. Один из них очень возбужден. Следует диалог...»

Тот, что взволнован: Куда, ты думаешь, я положил эти бумаги?

Тот, что спокоен: Гадать — все равно что бить наудачу по шару на бильярдном столе без сукна.

Взволнованный: Что? Если они попадут в чужие руки, я погиб.

Спокойный: Ты в любом случае погиб... Я думал, мы их давно спрятали.

Взволнованный: Как ты думаешь, мог кто-нибудь обчистить мои карманы, пока мы там находились? Но тогда почему не взяли часы и цепочку? Как ты это объяснишь?

Спокойный: Никак. Я ничего не предполагаю и ничего не объясняю. Я просто наблюдаю.

Взволнованный: Может, позвонить в полицию? Господи, ну должны же мы что-нибудь предпринять.

Спокойный: Ты хочешь сказать, что ты должен что-то предпринять? Лично я пойду домой спать. На этом месте мы и расстанемся. Спокойной ночи!

Взволнованный: Ты ведь не бросишь меня сейчас, правда? Не уйдешь просто так?

Спокойный: Вот именно уйду. Приятных сновидений!

«Могу сколько угодно говорить. Ну и как? Не понравилось? Но ведь это без подготовки... экспромтом. На бумаге я бы этот диалог довел до кондиции. Если хотите, могу еще по импровизировать Пусть теперь это будут две женщины. Они ждут автобус. Идет дождь, а у них нет зонтиков...»

«Простите, — сказала женщина — Весы, — но мне пора идти. Было приятно с вами познакомиться. Уверена, что с вашими способностями вы легко найдете работу в Голливуде».

Я остался стоять как оплеванный. Интересно, видна ли еще моя аура или уже исчезла. Никто не обращал больше на нее внимания.

Теперь, когда старички промыли кишочки теплым чайком, они стали подумывать о том, чтобы пойти домой пообедать. Один за другим покидали они насиженные места и ковыляли к дверям, где разбирали свои палки, костыли, зонтики и клюшки для гольфа. Леди Астенброк, похоже, задерживалась. Она оживленно беседовала с дородной кубинкой, одетой в стиле «Баттерик», по выкройкам для Бараньих Отбивных. Они говорили сразу на нескольких языках — ведь леди Астенброк была еще и законченным лингвистом. Я торчал в двух шагах от них на манер фикуса, пытаясь уловить хоть одно знакомое слово в этом диковинном наречии. Когда уходившие гости приближались к леди Астенброк, чтобы попрощаться, та резко, как слетевшая дверная петля, наклонялась, протягивая свою ледяную лапку в блеске драгоценных колец. У входных дверей толпились шоферы, готовые предложить руку помощи престарелым хозяевам. Джеральд поочередно провожал своих постоянных клиентов до их автомобилей. Он был похож на преуспевающего костоправа, который после каждого клиента кладет в карман изрядный куш. Когда отбыло последнее ископаемое, он, стоя на ступеньке крыльца, вытер пот со лба, потом извлек из кармана брюк серебряный портсигар, закурил сигарету с фильтром и выпустил через ноздри тонкое кольцо дыма. Низко над горизонтом повис тонкий серп месяца. Глядя на него, Джеральд сделал еще одну или две затяжки и выбросил сигарету. Вернувшись в дом, он внимательно огляделся. На лице его отразилось разочарование: похоже, тот, кого он ждал, еще не появился. В рассеянности он покусывал губы, а потом вдруг стремительно направился на кухню, где скорее всего опрокинул рюмочку-другую.

Теперь леди Астенброк говорила с кубинкой по-французски. Она прямо фонтанировала названиями фешенебельных курортов — Жуан-ле-Пэн, Канны, По. Очевидно, она много времени провела на юге Франции, а также в Италии, Турции, Югославии и Северной Америке. Кубинка слушала ее, не проявляя никаких эмоций, и только непрерывно обмахивалась отделанным слоновой костью миниатюрным веером, который мог быть только украден из музея. Ее грудь была унизана капельками стекавшего с лица пота. Время от времени она протирала шелковым носовым платочком глубокую расщелину между стиснутыми грудями. Она делала это как бы между прочим, не опуская глаз. Леди Астенброк притворялась, что не замечает этих неприличных жестов. Если бы она позволила себе сделать паузу и задуматься об их природе, то, несомненно, ужаснулась бы. Леди Астенброк скорее всего не прикасалась к своей груди с тех пор, как та усохла.