Вспоминать, чтобы помнить - Генри Миллер

* Растительная камедь.

Но за малыми народами следует постоянно присматривать, дабы они не подхватили коммунистическую заразу. Довольно с России Сибири, Монголии, ну и, возможно, Японии. Только не Китай! И не Малайский архипелаг, не Африка и не Южная Америка. Южная Америка может вообще стать проблемой, особенно когда в результате смешанных браков резко возрастет население. Что до Северной Америки, где перемешались многие национальности, то белые там вряд ли станут смешиваться с африканцами, меланезийцами и монголоидами. Другое дело — индейцы, они ведь стопроцентные американцы, а в этом случае можно закрыть глаза на цвет кожи. Однако не следует думать, особенно к югу от линии Мейсона-Диксона, что Четыре Свободы предполагают свободу браков между белыми и черными! Это уже относится к «пятой» или «шестой» «свободе», для осуществления которых потребуется, вероятно, еще одна война.

С появлением на рынке множества приспособлений, облегчающих труд, отпадает вопрос: кому выполнять черную работу? Конечно, машине/ Никому больше не придется пачкать руки. Механизмы будут работать эффективно, и не исключено, что рабочие могут заскучать. Разве только хозяева не будут возражать против разновидностей творческого труда. Вполне вероятно, что в последующие столетия все станут творческими людьми. Час или два проводишь у машины, а остальное время отдаешь искусству! Возможно, именно это будет положено в основу нового порядка в мире. Как замечательно! Радость творчества — то, чего человек никогда не знал раньше, — по крайней мере в цивилизованных странах. И вдруг неожиданно благодаря вездесущей машине мы станем снова как первобытные люди, — только мудрее, счастливее, осознав наконец глубину нашего счастья. Все танцуют, поют, рисуют, вырезают, играют на скрипках, бьют в барабаны, бренчат на гитарах... чудесно! И все благодаря машине! Как просто!

В конце концов, когда каждый достигнет гениальности, когда быть гением станет нормой, тогда не останется причин для зависти или соперничества. Искусство будет по-настоящему массовым. Не будет нужды в критиках и интерпретаторах, исчезнут дилеры и редакторы, юристы, бухгалтеры, политики — возможно, даже полиция. У каждого будет дом по душе — с холодильником, радио, телефоном, пылесосом, стиральной машиной, автомобилем, самолетом, парашютом и легкой вставной платиновой челюстью от доктора Коуэна. У инвалидов будут самые замечательные, самые великолепные и легкие искусственные конечности, которые дадут им возможность бегать, прыгать, танцевать и ходить без труда. У психически больных людей будут лучшие клиники и более гуманные и умелые санитары. Тюрьмы будут просторнее, чище, удобнее во всех отношениях. Будет много больниц — на каждой улице, и машин «скорой помощи», оборудованных не хуже пульмановских вагонов. Появится столько обезболивающих средств, что страдания исчезнут, не будет даже смертных мук. И еще — после того, как весь мир выучит английский, — что неизбежно случится, — пропадет всякая вероятность взаимного непонимания. Один язык, один флаг, один образ жизни. Машины делают всю грязную работу, выдающиеся умы осуществляют всю умственную деятельность — самый настоящий Entente Cordiale.

Вот такие перспективы на ближайшие пятьсот лет. Или нет ?Во всяком случае, так может быть — этого нельзя не признать. А что может этому воспрепятствовать? Трудно сказать, но, без сомнения, появится какой-нибудь идиот, какой-нибудь фанатик, который решит, что лучше знает, как нам жить. И это породит беды. Они всегда возникают, когда кто-то знает, как «лучше» жить. Пока еще невозможно предсказать, каков будет этот разводной ключ, который испортит хорошо отлаженный механизм Утопии, но у нас нет никаких сомнений, что таковой обязательно найдется. Это судьба.

Так что на всякий случай не расставайтесь со своими военными кораблями, танками, огнеметами, бомбардировщиками и прочими восхитительными штучками по части разрушения — они нам еще могут пригодиться. Однажды, как гром среди ясного неба — это всегда бывает неожиданно, обратите внимание! — какой-нибудь фанатик создаст проблему из незначительного инцидента, раздует его до колоссальных размеров, — и вот уже новая катастрофа стучится в двери. Но если мы вооружены до зубов, если готовы к войне лучше, чем в предыдущий раз, то, возможно, быстрее победим. Мы не должны утратить Четыре Свободы, помните! И не упустить возможность подготовить почву для пятой и шестой. Ведь чем больше «свобод» мы наберем, тем ближе окажемся к свободе как таковой.

Каждая новая «свобода», несомненно, вызовет гибель нескольких миллионов человеческих жизней и разрушение ряда крупных городов. Но если мы доберемся до десятой или одиннадцатой «свободы», нам будет уже безразлично, сколькими жизнями и городами придется за это пожертвовать. В конце концов, в нашей власти наделать еще детей и построить новые города — лучших детей и лучшие города. Если мы сумели гомогенизировать и иррадиировать коровье молоко, то, уж конечно, сумеем обработать и мозги наш их детей. Даже если нам придется разрушить все, что есть сегодня на земле, включая Ватикан, игра все равно стоит свеч. Нам ведь нужен мир, в котором война будет невозможна. И, ей-богу, если для достижения этой цели придется пожертвовать человечеством, мы пойдем и на это. Mieux vaut reveni en fantome que jamais*, как говорят французы.

* Лучше вернуться в виде призрака, чем не вернуться вообще (фр.).

А пока это благословенное время не пришло, пожалуйста, продолжайте убивать друг друга. Убивайте с еще большим азартом. Убивайте убийц, убивайте самоубийство, но, главное, убивайте! убивайте! убивайте! Убивайте во имя Бога и Отечества! Убивайте во имя мира! Убивайте ради самого наслаждения убивать! Никогда не прекращайте убивать! Убивать! Убивать! Убейте свою мать! Убейте брата! Убивайте лесных животных, убивайте насекомых, птиц, цветы, траву! Убивайте микробов! Убивайте молекулы и атомы! Убейте звезды, солнце и луну, если сумеете! Убивайте все, чтобы у нас наконец был светлый, чистый, открытый мир, в котором мы бы жили в покое, счастье и безопасности до конца наших дней.

Я познакомился с Джеральдом в фойе театра во время антракта. Не успели нас представить друг другу, как он поинтересовался, когда я родился.

«Двадцать шестого декабря 1891 года... В двенадцать тридцать дня... В Нью-Йорке... Марс, Уран и Луна — в восьмом доме. Этого достаточно?»

Джеральд пришел в восторг.

«Выходит, вы кое-что смыслите в астрологии», — сказал он, улыбаясь мне ласково, словно преданному ученику.

В этот момент к нам подошла элегантная молодая женщина и тепло приветствовала Джеральда. Тот быстро представил нас друг другу.

«Двадцать шестое декабря — четвертое апреля... Козерог — Овен... Вы должны прекрасно ладить».

Я так и не узнал имени элегантной женщины — впрочем, как и она — моего. Для Джеральда это не имело ни малейшего значения. Люди существовали для него только как подтверждение его небесных теорем. Он знал заранее сущность каждого из нас. В чем-то он походил на рентгенолога: ему был виден твой астральный скелет. Где непосвященному открывался только Млечный Путь, Джеральд видел созвездия, планеты, астероиды, падающие звезды, туманности и тому подобное.