Кейн Черный Нож - Мэтью Стовер

Но не извивается.

Я, я бы дергался всем, что у меня есть. Загоняя кол поглубже. Чтобы всё кончилось скорее.

Она же совершенно неподвижна. Должно быть, держится на чем-то от Дал'каннита.

Божья удача-незадача.

Луна ушла на запад. Главные самки возвращаются ко мне. Слышу голос Короны позади, ее подружка Вислосиська сидит на стене и жрет жареное мясо с крылышка гигантского цыпленка... только это рука кого-то, кого я знаю.

Знал.

Может, кого-то погибшего в бою. Стелтона. Рабебела. А может, кого-то погибшего потом. Выбранного мной. Это Кесс или Нолло.

Или Тизарра.

Вислосиська видит, как я смотрю, и кидает руку Носопырке, а та приветливо фыркает мне, будто львица - ноздри шире моего члена. Насмешливо, маняще подносит руку к моим зубам.

И я откусываю.

Почему нет? Лучше губки с уксусом. На вкус неплохо.

Гребни плоти, что у нее вместо бровей, подскакивают. Я жую, она хихикает и что-то говорит другим сучкам и они смеются, а когда снова смотрит на меня, закинув голову и хохоча, я понимаю, что в животе стало лучше. Делаю эксперимент: плююсь куском не-знаю-кого ей в глаз.

Чтоб тебя. Хотел в ноздрю.

Она бросается, но Драная Корона останавливает ее командным лаем. Вислосиська что-то бормочет, смеша сучек, и отвешивает шлепка обглоданной рукой, и они сцепляются, и Короне приходится разнимать их лично, и пока все пихаются, царапаются, воют и визжат...

Адово место вдруг озаряется светом.

Тени плотны, камни блестят, да какого хрена? Не заря. Еще нет. Заря в здешней пыли похожа на вермильон. А свет желт, как от лампы, исходит от...

Исходит от...

О мой горячий трах! Преторнио в огне.

Венец пламени на черепе овевает ночь, ослепительно-синий на голых костях, рассылает лучи подсолнечника, и по всей стоянке Черные Ножи оборачиваются и встают и смотрят, и мир затихает, кроме шепота ночного ветра и сердитого шипения пламени. Плоть выгорела на спине, позвоночник выплевывает колонну синего сияния, сливающуюся с венцом, яркую, как дуговая сварка. Яркую как звезда.

Дерьмо, она перегружена.

И она все еще поет...

Похоже, Дал'каннит наконец вошел в нее. Со своим до хренотени ветхим Заветом.

Сучки забыли обо мне. Забыли о себе. Стоят вдоль развалин стены, взирая в тухломозглом одурении на самодеятельное факельное шоу.

Корона пробуждается первой. Что-то ревет в сторону стоянки, где Черные Ножи прекратили есть, трахаться и веселиться и так далее, стоят и тупо глядят, скорчив кабаньи рыла. Корона рычит еще, и парочка самцов хватает ведра и спешит к Преторнио. Щекотка в кишках, похоже, будет предвестником смеха. Им придется несладко.

Самцы резко тормозят у основания живого фонарного столба и плещут воду. Сила взрывается, словно керосиновая бомба. Ударная волна превращает костры в фейерверки горящего навоза, рвет палатки, роняет огриллонов. От самцов остается то же, что оставалось от Селезня Даффи, которому сунули динамит в клюв.

А Преторнио поет.

Снова рев Драной Короны. Самцы ищут луки, четырехфутовые стрелы толщиной с большой палец взлетают в ночи и шмякаются в беззащитную плоть, и это похоже на вялые аплодисменты.

Каждая стрела загорается: новые факелы, питающиеся горячим жиром. И я наконец ухитряюсь рассмеяться.

Смех сотрясает меня. Корежит. Колючей проволокой Неверленда [12] вырывает через жопу куски диафрагмы. Мне все равно.

Смех всегда несет боль.

- Эй... - Дохлая ворона шумела бы сильнее. Если еще не протухла. - Эй. - Никто не оглядывается. - Тупые щелки...

Гаххр. В горле еще хуже, чем в брюхе.

Да срать на всё.

Я ищу складку губы между зубами и кусаю, и густой солено-металлический сироп скользит в глотку, и я не сразу понимаю, что могу утонуть в собственной крови.

- Эй, вы, тупые проклятые коровы...

Вислосиська оборачивается и смотрит рыбьим глазом. Я вдыхаю, набирая силу в легкие. - Скажи главной дерьмоежке, что у вас две минуты. Ну, три. Потом будет кончено.

Оделяющая меня от Драной Короны Носопырка рычит что-то варварское, Вислосиська огрызается, Носопырка поднимает кулак, которым впору глушить бизонов, но Корона снова с нами; рука сжалась и реальность втягивается в ее кулак и я понимаю, что если они снова серьезно сцепятся, она серьезно убьет их, прежде чем они снова станут серьезными.

Они тоже знают. Носопырка затыкается. Вислосиська бурчит, и Корона гавкает на нее. Носопырка отпрыгивает и что-то повторяет, все громче и громче.

Сейчас Драная Корона смотрит на меня. Гиперреальное свечение вокруг кулака тянется к моему лицу, и когда она что-то рычит, я понимаю. - Чего скулишь, крольчонок?

Я поднимаю голову, чтобы она видела блеск зубов. - Я знаю, что она делает. Могу рассказать вам. Самое время.

Она покачивает титьками, идя ко мне, задевает вороньим головным убором. - Нершранник паганнол. Пелшрагикк лагган?

"Зачем тебе говорить? Зачем мне слушать?"

- Потому что я хочу сойти с треклятого креста. - Несколько вздохов, и могу продолжать. - Потому что ты знаешь.

Еще шаг. Остальные сучки бездумно собираются за ее спиной. Желтые глаза никогда не моргают. - Паггалло неззиок. Буршраггик оюмиктрей, пагтаккунни. Юмик.

Короче, говори.

С запада доносится тихий скулеж нарастающей бури, готовой вымести гравий пустошей, но сквозь ее шум я еще слышу шипение и треск синего венца пламени и высокий, тонкий звук голоса Преторнио, еще поющей заклинания, еще взывающей к Богу, пока Его сила сжигает ее груди и пальцы, и щеки, и брови, и крик теряет слова и вонзается сам в себя, становясь обычным треском перегретых газов, и все завершается громом, словно наступил конец света.

Шоковый удар бича настигает нас, и стоянку, и вертикальный город, и пустоши. Костры, факелы и ураганные лампы, каждая чертова свечка вспыхивает огненным пожаром, царапая звездное небо...

И гаснет.

Тьма. Лишь ущербная монета луны, да искры летят ввысь.

И почти тишина, по ослепленные ночью Черные Ножи приходят в себя и проверяют, насколько всё худо.

Фигуры шевелятся в чернильной темноте у кресса: Драная Корона и ее сучки. Одна что-то мурлычет, и парапет отбрасывает мутно-зеленый свет, достаточный, чтобы они не путались в собственных ногах.