Прятки на осевой - Владимир Васильев

— Нашел, — безрадостно вздохнул Кекс, присаживаясь на стульчик. — Жаль, толку от них без батарей никакого.

— Да фигня, у научников почту глянешь, если дойдем.

У Кекса медленно вытянулось лицо.

— Что значит — если дойдем? — спросил он с тревогой.

— То и значит. — Псих пожал плечами. — Сам бы я точно дошел, а с вами… Всякое может случиться. Нам ведь мимо Темной долины идти. А возможно, и через саму долину.

— Когда мы на пост шли и от поста сюда, ты выглядел увереннее!

— Когда я иду, я всегда уверен, что дойду, — хмыкнул Псих. — А вот когда сижу в безопасности — на всякий случай сомневаюсь. Не обращай внимания, Кекс! Я хотел сказать — если дойдем, так у ученых почту глянешь, а если не дойдем — вообще по фиг нам почта.

— Да ну тебя, — буркнул Кекс недовольно. — С такими похоронными настроениями только в Темную долину идти, ага…

— А вот мы сейчас чайку! И все настроения мигом разгоним! Давай кружку.

Кекс подал.

Чай и впрямь отвлек от похоронных настроений, зато обострил другую проблему.

— Слушай, Псих, а где тут отлить можно? А то наружу как-то неохота.

— Да вон, в углу! Решетку видишь? Вот сквозь нее. Как управишься — водички плеснёшь, там что-то вроде стока имеется. А вот если по-крупному погадить — это, извиняй, придется терпеть до выхода.

— Не. — Кекс встал. — По-крупному как-нибудь потом.

— Не обоссы там все кругом! — проворчал Псих. — Аккуратненько! А то вонять будет, смерть врагам…

Кекс отмахнулся. После всего по совету Психа плеснул из кружки и на решетку, и на руки, а потом вернулся за стол.

— Знаешь что, — задумчиво сообщил ему Псих. — Я полагаю, нас обчистили бюреры.

— Почему ты так решил? — осторожно поинтересовался Кекс.

— Запах. Я сейчас сидел, анализировал и вспомнил, что после того, как мы там проснулись, ощущался легкий запах… ну, скажем так: не шибко чистоплотного существа. Бюреры именно так и смердят. Обычный сталкер, просиди он хоть год в Зоне без душа, пованивает, естественно, но не так интенсивно. Снорк, как ни странно, тоже. Бюреры да карлики — только их можно унюхать раньше, чем узреть. Лучше всего эту вонь перебивает табачный дым, а мы все трое не курим.

— Бр-р-р… — прервал его Кекс. — Как-то я не врублюсь, к чему ты клонишь. Ну и что, что не курим?

— Мы лучше чувствуем запахи, понимаешь? Большинство сталкеров на моем месте и не вспомнило бы о бюрерах. И еще: помнишь, Дима Шухов, когда советовал оставить на посту автомат, сказал что-то вроде: «Раз никто из вас не курит, оставьте, мол, ствол, может помочь». Я ещё тогда гадал — какая может быть связь между «не курим» и «оставьте ствол»? Вот и теперь гадаю. У тебя никаких мыслей на этот счет нету, а?

Кекс, несколько сбитый с толку неожиданными умозаключениями напарника, отрицательно помотал головой.

— Должна быть связь, должна! — с уверенностью произнес Псих. — Дима Шухов обычно говорит загадками, но расшифровываешь их, как правило, уже постфактум. Что-то такое нам, видимо, встретится, связанное с запахами. Запомни это, Кекс! Хорошенько запомни!

— З-з-з… Запомню, — пробормотал Кекс. — Хорошенько запомню!

«Чушь какая-то, — подумал он про себя. — А с другой стороны — мало ли какая чушь в Зоне может жизнь спасти? Так что лучше запомню…».

И ещё Кекс подумал, что у Психа периодически случаются малопонятные окружающим озарения, после которых он делает некие выводы и строит дальнейшее поведение согласно этим выводам.

Мутант Псих или не мутант, озарения на него снисходят или же он просто умеет мыслить логически — не так уж и важно. Важно то, что Псих серьезно воспринимает любую мелочь, любую деталь. Это иногда кажется смешным и непонятным… и скорее всего напрасно.

В Зоне только так и нужно. И только в этом случае у тебя есть шанс стать сильнее Зоны. Стать сильнее, а значит — выжить.

— А чего ты, как сюда пришли, на Батона вдруг вызверился? — понизив голос, спросил Псих.

Кекс недовольно поморщился:

— Болтать много стал. Молодняк надо в узде держать и периодически осаживать, а то на голову сядет. Сегодня в разговор встрял, завтра приказа ослушался, а послезавтра тебе нож под лопатку всадит и хабар твой по твоим же каналам сдаст. Барыгам разным по фиг, у кого артефакты скупать — у того, кто их кровью и потом добывает, или у бандитов и иуд всяких. Считай это воспитанием.

— Н-да, — вздохнул Псих. — И тут дедовщина! Никуда без этого.

— А что — дедовщина? Я силой в отмычки никого не загонял. Когда нанимались, сразу предупредил: буду дрючить. Кому не нравится — скатертью дорога, у нас не коза ностра, выход свободный, если никому ничего не задолжал. Я хоть дрючу, так и обучаю — больше года без потерь ходим. Ко мне в команду очередь постоянно. А тот же Басмач до того, как с Федой спелся, каждую ходку двоих-троих в Зоне оставлял.

— Да уж, — вздохнул Псих вторично. — У нас дедовщина к общем-то была, но не шибко крутая. И знаешь почему? С тем же молодым завтра идти фланги мослать, а у него рожок полный и твоя спина в нескольких шагах впереди… Сто раз подумаешь, прежде чем молодого вздрючить за что-нибудь.

— Слушай, Псих, а расскажи — как тебе наше время, а? По сравнению с твоим. Многое, наверное, изменилось? Мы-то тут живем, фиг на что внимание обращаем, а ты, можно сказать, с Луны свалился. Что изменилось? Что поразило больше всего? Расскажи, интересно!

— Расскажи… — пробурчал Псих. — Разве тут расскажешь и двух словах? Все изменилось. Мобильники эти ваши, телевизоры плоские, машины обтекаемые… Как сравню с дядькиным «Запорожцем» — не знаю, плакать или смеяться. Каждый делает что хочет… Вот к этому до сих пор не привыкну. В совке у каждого всё было расписано на годы вперед. Роддом — ясли — детский сад — школа. Дальше варианты: или сначала на завод, а потом в армию, или сначала в армию, а потом на завод. Ну, некоторые в институты поступали, не без этого. Такие потом на том же заводе мастерами да инженерами числились. Но суть одна: с восьми до семнадцати вкалывай, потом по пиву — и домой. Беспросветно все было, понимаешь? Наперед было ясно, что, кроме завода и пивнухи задрипанной, ты в этой жизни хрен чего увидишь. За границу не пускали. За тунеядство сажали. По телевизору — елей и вранье, а и магазинах шаром покати, простому народу жрать нечего. Тут, в Украине, ещё ничего было, а вот когда к нам родственники из Сибири приехали в начале восьмидесятых, так брательник мой двенадцатилетний, когда мама на стол копченой колбасы нарезала, у своего бати-сибиряка шепотом спрашивал: «Папа, а что это такое?». Прикинь? Пацан за двенадцать лет жизни ни разу не видел копченой колбасы! За пивом очереди стояли на несколько часов. И пиво было только двух сортов: «Пиво есть» и «Пива нет». В очереди быстрее по роже огребешь, чем пива купишь. Я до сих пор как в магазин какой-нибудь зайду — глаза разбегаются… Не только в смысле жратвы-питья. В смысле шмоток тоже. У нас в магазинах один тихий ужас продавался, покойник — и тот постеснялся бы надеть. А с другой стороны — нищих вроде не было. Попрошаек не было. На подъездах замков не было, и никто с лестничных площадок детские коляски-велосипеды не тырил. У домов — палисадники, цветочки, вишни, яблони. Мы лазили, рвали, ели — никто слова не говорил. А сейчас или двухметровый забор бетонный вокруг сада, или вытоптанная земля, ни травинки. Помню, мужики во дворе после работы в домино резались, а по выходным, бывало, телик с первого этажа на улицу вынесут, на табуретку поставят и футбол смотрят. На столе закуска, выпивка — до сих пор не пойму, откуда все бралось, если в магазинах пусто было? Я квартиру сейчас снимаю в городке, в хрущобе, год уже. Так соседи даже не здороваются. Ладно со мной, я, бывает, неделями в Зоне торчу, дома не появляюсь, откуда им меня знать? Но они же и между собой не здороваются, я сколько раз видел! Не пойму я этого. И злые все какие-то стали, детей вечером на улицу отпускать боятся, и правильно делают, я уже понял. А мы допоздна по дворам гоняли — и ничего, никто не ругал и никто на нас не покушался…