Женщины - Ирина Александровна Велембовская

Мрачные мысли одолели Володьку. Правда, он хоть и родился в гражданскую войну, но особенных бед не знал: голодным его спать не клали, и ребячьи его ноги никогда не стыли на холодном полу. Володька думал о странных словах старухи: «До трех годов грудь у меня не бросал…» А теперь вон какая ряшка: шапкой не закроешь!..

— Вы не с Украины? — спросил Лучина старуху.

— Тамбовская я. А мужик-то у меня, второй-то, Колькин отец, он полтавский. В солдатах был, стояли рядом, он ко мне в дом и пошел. Ничего был мужик, пил только… Всего навидалась, сыночки!..

Чувствовалось, что старухе не с кем поговорить. Она, наверное, потому и пустила незнакомых людей, чтобы отвести душу от старушечьего одиночества.

— Еще-то придёте? — спросила она, хотя и забыла поинтересоваться, кто же такие Лучина с Володькой и зачем они сюда пожаловали.

— Придем. Вот он придет. — Лучина указал на Володьку.

Они вышли и некоторое время шагали молча.

— Однако у вас на заводе не побеспокоились, чтобы пальто этой Саше купить, — сказал Лучина. — Могли бы и поторопиться. Она-то не долго думала, когда свое на огонь кинула.

«Это хорошо, что он помнит!» — обрадовался Володька. И сказал:

— Купим обязательно!

Опять помолчали, потом Володька решился заметить:

— Ну и тип этот Гребенюк! По-моему, и мать его боится… — И спросил вдруг, мучаясь собственным вопросом: — Товарищ Лучина, а что, если он ее бьет?..

— Кого, мать?

— Нет… Сашу.

— Ну, а вы на что? — Лучина приостановился. — В комсомол приняли, а защищать дядя будет?

— Понятно! — сказал Володька, подражая интонации Лучины.

Он снова долго не решался, потом спросил:

— Товарищ Лучина, как же все-таки она могла… с ним?.. Как вы это представляете? — Володька страшно засмущался.

— Одиночество, — коротко сказал Лучина. — Страшная это штука. Ну, ты шагал бы домой.

Но Володька не отставал, проводил Лучину до горкома. Он ждал, что тот скажет, зачем все-таки он отправился этим вечером на Крутую улицу, на поиски Саши. Что он хотел сделать для нее? И Лучина понял его мысли.

— Я хотел ей предложить на Дальний Восток поехать. Мы бы ей дали комсомольскую путевку. Лучше будет ей климат переменить. Вот и ходил посмотреть заодно, что у нее за домовладение такое. По-моему, чепуха — развалюха. Да и этих… которые ее уплотнили, их теперь все равно не выпроводишь.

— Я хотел ей предложить на Дальний Восток поехать. Мы бы ей дали комсомольскую путевку. Лучше будет ей климат переменить. Вот и ходил посмотреть заодно, что у нее за домовладение такое. По-моему, чепуха — развалюха. Да и этих… которые ее уплотнили, их теперь все равно не выпроводишь.

— Это Гребенюка? — спросил Володька.

— Ну да. — Глаза у Лучины зло хмурились, — решил экспроприировать частную собственность. Свой-то домишко соорудить труднее. Ну, будь здоров!

Он вошел в здание горкома. А Володька потоптался перед освещенным подъездом и, хотя сильно озяб, вдруг повернулся и быстро зашагал на бывшую Соборную улицу, где у москательного магазина он еще надеялся найти Сашу и помочь ей дотащить до дому скользкий, тяжелый бидон.

5

— Ну почему же ты не хочешь, Саша? — нерешительно спросил Володька. — Все-таки Дальний Восток — это знаешь!.. Лично я бы с удовольствием поехал.

— Нет, — тихо улыбнувшись, сказала Саша. — Сейчас я не могу отсюда уехать…

— Тебе что же, может, халупы своей жалко? — старался заглянуть ей в глаза Володька, смущаясь и втайне надеясь, что она жалеет не о доме, а совсем о другом…

— Нет, — сказала Саша застенчиво. — Просто я теперь не могу.

Горячее подозрение обожгло Володьку. Он постарался напустить на себя серьезность и нарочно сгустил голос.

— У тебя что… ребенок будет?.. — спросил он, чувствуя, что нестерпимо краснеет.

— Что ты!.. — смутилась и Саша. — Нет, что ты!..

Они разговаривали в безлюдном красном уголке завода «Металлист». Здесь Володька принимал по комсомольским делам. Он сидел за столом, избрызганным фиолетовыми чернилами, подперев темными от металла ладонями похудевшие за последнее время щеки. Володька выглядел совсем юно, и это его угнетало. Стрижка под бокс, круглые черные глаза с чуть заметными ресницами, нос уточкой, нижняя губа чуть отвисла сердечком и треснула посредине. Только усы, слава богу, уже показались, темненькие, жесткие.

— Значит, не хочешь, Саша? И не скажешь почему?

— Я не могу тебе сказать… — снова улыбнулась Саша, так помилевшая за последнее время.

Может быть, ее хорошило новое пальто с лисьим воротничком, которое ей купили на завкомовские деньги. Пальто было синее, в цвет Сашиных глаз. И русая коса так красиво лежала на синем сукне.

— А я думал, — Володька сглотнул слюну, — может быть, вместе бы поехали… Мне тоже путевку дадут, если попрошу.

— Тебе же скоро в армию.

— Ну и что?.. Можно и оттуда в армию. Но раз ты возражаешь…

Володька затеребил какие-то бумажки, полез для чего-то в стол. Потом откашлялся и сказал:

— Слушай, комитет мне поручил обследовать твою жизнь. Какой у тебя адрес?

Саша посмотрела на него с удивлением.

— Ведь вы же у меня были…

— Кто мы? — Володька опять начал краснеть.

— Ты с товарищем Лучиной. Ведь были, правда?

— Были, — сказал Володька. — Ты за керосином уходила. Я тебя тогда, между прочим, искал на Соборной улице и не нашел… Ты, наверное, на Колтушиху пошла?

Саша кивнула. В глазах у нее синела радость. Но она глядела мимо Володьки.

— Сказала бы мне, я бы притащил тебе керосину, — тихо сказал Володька. — Что мне, трудно, что ли?.. Ты мне всегда говори, если тебе что надо…

Он вдруг заметил, что Саша уже что-то хочет просить. И подался вперед. Но Саша только спросила с нежной таинственностью:

— Вова, ты не знаешь, как… его зовут?

— Кого?..

— Лучину…

Володька растерялся.

— Не знаю… Как-то ни разу не слыхал. Зачем тебе?..

Саша не ответила. Лицо ее улыбалось, синели глаза, розовели щеки.

«Кукла! Наверное, влюбилась…» — вдруг с досадой подумал Володька, стараясь отвести глаза от Саши. И спросил ревниво:

— Он что, понравился тебе?

Саша кивнула головой.

— Он такой необыкновенный! — сказала она искренне.

Под Володькиным отчуждающим взглядом она не смутилась: видно,