Алая Вуаль - Шелби Махёрин

спрятанных вещей. Да и вообще единственное место, с которого можно начать поиски, ведь кроме прихожей я больше нигде в замке не побывала. Однако если Михаль уверен в моей способности сбежать, то, скорее всего, он вовсе не прятал крест — или уже бросил его в огонь.

При этом я едва не смеюсь.

Михаль слишком самонадеян, чтобы уничтожить такой трофей, но, как говорится, гордыня всегда идет впереди падения. Если крест все еще существует, если Михаль спрятал его где-то, я найду его, даже если мне придется разнести этот замок по кирпичику. Я найду его и как-нибудь использую в своих интересах.

Обязательно найду.

Однако моя уверенность быстро улетучивается, когда я неожиданно сворачиваю за угол и замираю в коридоре, уставленном доспехами. Их щиты темнеют и странно поблескивают в свете свечей, а мое собственное бледное лицо отражается от каждого из них, одновременно знакомое и непохожее. Мои черты дикие и фейские. Когда я смотрю слишком долго, глаза моих отражений, кажется, наливаются кровью, и… нет.

Задыхаясь, я встряхиваю головой, чтобы прояснить ситуацию, и поворачиваюсь, чтобы вернуться за угол. Потому что это просто очередное извращение. Конечно, это так. Мила, Лу и даже Кристо говорили о тьме — болезни, распространяющейся по королевствам, и замок не останется незатронутым. Мне просто… мне нужно быть внимательнее. Мне нужно лучше заботиться, и мне нужно…

Я останавливаюсь, и мои глаза расширяются, глядя на пустой участок стены передо мной.

Мне нужно сохранять спокойствие.

Потому что угол, за которым я только что оказалась, каким-то образом исчез, переместился, словно сам коридор отрастил себе ноги, как паук, и скрылся. Оставив меня здесь только с доспехами и тенями в качестве ориентира. Точно. Я тяжело сглатываю и медленно поворачиваюсь к ним лицом. По крайней мере, мои отражения пришли в норму, и я решила истолковать это как удачный знак. Возможно, замок не пытается меня терроризировать; возможно, он пытается мне помочь, и этот коридор приведет меня туда, куда мне нужно.

Однако когда ближайший шлем поворачивается, чтобы посмотреть, как я прохожу мимо, я отказываюсь от этой глупой мысли и бегу по коридору, скрываясь из виду, не останавливаясь, пока не достигаю лестницы, которая кажется мне смутно знакомой. Вот только она совсем не знакома. Как и следующая, и еще одна. Смахнув с глаз влажную прядь волос, я упираюсь руками в бедра и смотрю на портрет женщины в красном, стоящий передо мной. Секунду назад его здесь точно не было, и, конечно же, между морганиями он снова исчезает, оставляя после себя лишь пустую стену.

Это становится смешным.

Если я еще не прошла мимо вампира, не заметив его, и если этот вампир еще не связался с Михалем, Одессой или Дмитрием посредством какого-то макабрического52 контроля сознания, я съем свой левый ботинок. Любой из них может появиться в любой момент, а значит, у этой небольшой экскурсии есть срок годности. Неохотно вздохнув, я поворачиваюсь лицом к коридору, ненавидя себя за то, что собираюсь сделать.

— Мила? Ты здесь?

Она не отвечает, но после ее довольно драматичного ухода я ожидала не меньшего. И действительно, когда в ответ распускается бутон раздражения, я сосредотачиваюсь на нем всеми фибрами своего существа. Это действительно не должно быть так сложно. Ничто не должно быть таким сложным, но вот я здесь, пытаюсь вызвать в себе достаточно эмоций, чтобы пробиться сквозь метафизическую вуаль и спросить дорогу у призрака. Я насмехаюсь. Мои друзья никогда не поверят мне, если я расскажу им об этом. Неделю назад я бы и сам себе не поверила. И, возможно, мне должно быть стыдно за такое признание — никто, включая меня, никогда бы не подумала, что я запутаюсь в такой путанице.

Как только приходит осознание, температура резко падает, и все цвета исчезают из коридора, а с канделябров по обе стороны от меня начинает сыпаться знакомый пепел. Я сметаю его с ослабленным чувством триумфа. Потому что я сделала это — перешагнула — и должна быть безмерно довольна собой. И я довольна, но в то же время… нет.

В результате я чувствую себя совершенно потерянной.

Но сейчас у меня нет времени на это. Отмахнувшись от этих мыслей, я снова шиплю имя Милы, и, как и подобает Селии, вместо нее отвечает бандитский призрак с крапчатым лицом, спускающийся по лестнице с руками в карманах.

— Откуда вы знаете, что серебро убьет их? — спрашивает он.

— Я не знаю. — Спеша мимо него в поисках Милы, я делаю всего два шага и замираю в нерешительности. Потому что, нравится мне это или нет, я не могу позволить себе упустить эту возможность. Я не могу позволить себе жалеть себя. Не сейчас. — Вы знаете, как их убить?

Он с овечьей ухмылкой показывает на сдвоенные раны на своем горле.

— Один друг однажды рассказал мне про чеснок.

— Точно. — Я быстро отворачиваюсь, морщась, чтобы спрятать эту информацию подальше. — Никакого чеснока. Может быть, вы направите меня в кабинет Михаля?

Ухмылка расширяется, он дергает узким плечом вправо.

— Возможно, смогу.

Упершись в стену, он исчезает так же быстро, как и появился, и я останавливаюсь на развилке в следующем коридоре. Подавив дрожь, я забываю о чесноке и окидываю взглядом каждый проход.

Слева продолжают гореть свечи, заливая теплым светом проход, который, возможно, ведет в прихожую. Гобелен там кажется мне смутно знакомым. Однако я не помню, чтобы мы с Дмитрием пересекали прихожую, чтобы попасть в кабинет Михаля.

Прикусив губу, я бросаю взгляд направо, где тени скрывают неосвещенные бра.

Призрачный мальчик, похоже, не имел злых намерений. Глубоко вздохнув, я подхватываю канделябр и поворачиваю направо, мысленно представляя Жан-Люка, а также Лу и Рида, Коко и Бо. Они пробирались в темноте этих туннелей ради меня, и я могу сделать то же самое для них. Я могу найти свой серебряный крестик и спасти своих друзей от гнева Михаля. Я могу спасти жизни его будущих жертв. Он знает, что я боюсь темноты.

Не зря он оставил этот проход в тени.

Я поднимаю канделябр повыше, проливая свет дальше по проходу. Это место кажется мне знакомым. Я узнаю этот бурный гобелен, это разросшееся семейное древо. Я быстро прохожу мимо них и спускаюсь по другой лестнице. Вампиры по-прежнему не бросаются мне наперерез. Однако пепел продолжает оседать, а температура падать. Мурашки поднимаются на руках при каждом скрипе стен. Ты просто смешна, — бормочу я про себя, хватаясь за канделябр уже двумя руками. В ответ над головой раздается