День гнева - Йонас Бонниер

В конце концов Синдре выключает мотор.

– Мы быстро, – обещает он.

– Ты оптимист, – отзывается Беттан. – А мне придется оставить на себе кое-что из одежды.

– Тогда это будет затруднительно, – отвечает Синдре.

– Не все, – улыбается Беттан, – только кое-что.

И стягивает с себя брюки, в то время как Синдре вручную опускает спинку сиденья, насколько это возможно.

– Немецкие машины могут многое, но не все, – констатирует он.

– То же я могу сказать о своих коленях, – пыхтит Беттан, взбираясь на Синдре.

Она пытается нащупать не только технически пригодное, но и комфортное положение и почти ложится на Синдре, когда у него в кармане звонит мобильный. К большому удивлению Беттан, Синдре достает телефон и принимает вызов. Кому могло прийти в голову побеспокоить его в это время? Сколько сейчас, часа два ночи?

– Да?

Беттан замирает. Видит, как дрожит бровь Синдре, когда он прижимает мобильный к уху. Слушает, дает отбой.

– Нам надо возвращаться, – говорит он.

– Что, прямо сейчас?

– Да, немедленно.

62

Все спят. Анна Андерсон лежит на кровати в большой спальне и слушает звуки дома. Где-то скрипнула доска, ветер застучал черепицей на крыше, в батареях зашумела вода. И, конечно, птицы, которые вечно что-то долбят своими клювами.

Синдре нет дома. Он исчез в ночи и сейчас разговаривает с Господом. Ему нельзя мешать. Анна надеется, что он замолвит словечко и о ней. Так или иначе, договор заключен. Она обещала Синдре, что ему необязательно улетать в Китай завтра утром, а он обещал ей милость Господа. Господь, конечно, сжалится над Анной, расскажет обо всем Фирце и все станет как раньше.

Нет, обрывает себя Анна. Как раньше уже никогда не будет.

Она одевается, выходит из спальни.

Анна не узнает привычной обстановки, хотя и помнит этот дом, постель, Синдре и тысячи его слов, которые роятся вокруг него, словно мухи, и доводят Анну до истерики, когда она пытается отловить и рассортировать их. Она больше не хочет, чтобы все было как раньше. Хочет, чтобы все поскорей закончилось.

В прихожей, напротив кухни, дверь на лестницу, ведущая в подвал. Лестница короткая и крутая, на ней невозможно стоять в полный рост. Анна поворачивает допотоптый рубильник – и на потолке загорается простая лампочка.

В подвале пахнет опилками и деревом. Здесь хранятся разные ненужные вещи. Санки и пара лыж ждут своего часа. Анна видит картонные коробки с именем Кристины, а ведь Синдре говорил, что все выбросил. На столярных козлах лежит фанерная доска. Похоже, это он здесь плотничал. Значит, где-то должен быть и ящик с инструментами.

Анна находит и открывает его. В складном ящике обнаруживается множество отделений. Анна берет в руки инструменты, разглядывает. Плоскогубцы, отвертки, гаечные ключи… Анна не ослышалась, Синдре сказал «ящик с инструментами». Значит, что-то из этого должно помочь Микаэле вернуться домой.

Анна внимательно смотрит на шило – самый острый инструмент, но такой короткий. Не больше десяти сантиметров, на что он годится?

Она кладет шило на место. Берет отвертку и тут же представляет себе, как вкручивает ее Микаэле в грудь. Отвертка падает на пол. Анна пятится к стенке.

Она не сможет этого сделать. А значит, никогда не увидит маму и не получит прощения.

Слезы заливают лицо, и Анна тянется за молотком. Она должна пересилить себя ради Синдре. С молотком в руках Анна поднимается по крутой лестнице в прихожую, оставляя лампочку в подвале гореть. Идет по темному коридору к комнате для гостей, где спит Микаэла.

Гардины на окнах не задернуты, это первое, что видит Анна, переступив порог. В тусклом лунном свете предметы окружает синяя дымка. Микаэла Форсман лежит на спине. Ее рот открыт. Две собранные дорожные сумки стоят перед бюро.

Анна переступает порог и притворяет за собой дверь. Беззвучной тенью движется к кровати. Склоняется над спящей Микаэлой всего в каких-нибудь двадцати сантиметрах от ее лица. Видит, как дрожат ресницы, чувствует запах дыхания.

«Она живет, – думает Анна. – Так она выглядит живая». Так легко представить себе, что грудь больше не поднимается и не опускается, что звуки дыхания смолкли и вместо них наступила полная тишина. Так легко и в то же время невозможно.

Так кто же тогда лежит на этой кровати? Никто. Ничто.

Анна пытается поднять молоток, но руки не слушаются. Она выпрямляет спину, а потом душа Анны словно вырывается из груди и поднимается к потолку. Смотрит оттуда на Анну. Давай, говорит. Анна поднимает молоток, который на несколько секунд зависает в воздухе. Ну давай же! Молоток невероятно тяжелый. Анна целится, она должна попасть в висок. Бьет – она это сделала. Молоток падает, хлещет кровь. Микаэла кричит. Анна снова поднимает руку.

63

Синдре так ничего и не объяснил. Беттан вернулась на пассажирское сиденье и натянула брюки. Машина дала задний ход и выкатилась из леса. Мобильный снова зазвонил. Беттан скосила глаза – на дисплее высветился номер ее брата.

– Да, – Синдре принял вызов. – Я разговаривал с ней секунду назад… Давай, я буду через четверть часа.

Он дал отбой и выехал на проселочное шоссе.

– Что случилось? – спросила Беттан.

– Не знаю, – ответил Синдре и повернул к ней озабоченное лицо: – Правда не знаю.

Обычно дорога от Йиму до Кнутбю занимает около получаса, если соблюдать ограничения по скорости, но в ту ночь Синдре преодолел ее за двадцать минут. По счастливой случайности им никто не встретился, когда машина, визжа, скользила на поворотах. Что-то произошло с Анной – вот все, что Беттан удалось выжать из Синдре.

В Гренсте он спешно припарковался возле дома, не потрудившись попрощаться с любовницей и не заботясь о том, куда она теперь направится. Похоже, Синдре решил, что у Беттан в этом плане нет вариантов, кроме дома Скугов, где у нее своя комната.

Открыв входную дверь, он увидел Петера и Эву. На часах была половина третьего, но во всех комнатах горел свет. Микаэла сидела на стуле посреди кухни в окровавленной ночной сорочке.

Синдре бросился к ней, упал на колени.

– Что случилось? – спросил он.

– Мы едем, – ответила Микаэла.

– Куда?

Он не понимал, о чем она говорит.

– В Гонконг, мне это нужно. Со мной все в порядке.

Прежде чем Синдре успел задать следующий вопрос, Петер положил руку ему на плечо и помог подняться. Мужчины ушли в гостиную и закрыли дверь, а Эва занялась пострадавшей. Она намочила полотенце и принялась утирать кровь с лица Микаэлы, и это было последнее, что видел Синдре, покидая кухню.

Петер рассказал, что произошло. Пока говорил, ходил по комнате из стороны в сторону, не в силах усидеть на месте, и ни разу не взглянул в глаза своему другу. Синдре сидел на диване и слушал. Взгляд скользил по такой знакомой обстановке и зацепился за торшер в углу, рядом с дверью в кабинет. Этот голубой тканевый абжур они покупали вместе с Кристиной на блошином рынке в Альмунге, у пожилой пары, которая распродавала фарфор и старую мебель ради пополнения скудного семейного бюджета. Кристина дала за него сотенную купюру, хотя на ценнике стояло «пятьдесят крон».