Мама, мама - Корен Зайлцкас

– Конечно, Джо. Отлично. Было бы здорово. – Его слова были полны энтузиазма, но в голосе звучала досада, что она нарушила ход его мыслей.

Хомут: обуза, бремя, несчастливый брак.

Едва Дуглас вышел в коридор, Джозефина заняла его кресло и набрала в Гугле «кредитные истории».

– Что я за идиотка. Я должна была подумать об этом месяцы назад. Подожди здесь, Уилл, – сказала она, когда на экране появился сайт, рекламирующий «быстрые» и «безопасные» отчеты на базе данных трех кредитных бюро.

Уилл не знал, как лучше помочь. Его грудь сжимало. Его сердце не билось, а то и дело спотыкалось, словно калека, пытающийся бежать.

– Куда ты? – спросил он.

– За ее номером социального страхования.

Она вернулась спустя несколько минут.

– Ох, милый, – сказала она, увидев, что он нервно крутит клыкастый антистеплер. – Все будет хорошо, обещаю. Вот, садись. Я не хочу, чтобы вдобавок ко всему прочему у тебя случился припадок.

Мать Уилла слегка наклонила экран ноутбука к себе и ввела полное имя Роуз и ее номер социального страхования. Когда она наклонилась над ним, запах салона окатил его новой головокружительной волной. Уиллу пришло в голову, что она пытается сделать себя более привлекательной для его отца. Она отчаянно пыталась вернуть себе одну вещь из прежней жизни – до сумасшествия Вайолет, до исчезновения Роуз.

– Он не изменяет, – сказал Уилл шепотом на случай, если отец был поблизости. – Он поздно приходит с работы, потому что ходит на собрания анонимных алкоголиков. Человек, с которым он постоянно переписывается, – это парень по имени Керри, его спонсор.

Солнечная улыбка матери стала лучшим, что видел Уилл за целый день. Джозефина откинула голову назад в экстатическом облегчении. Она наклонилась и обхватила голову Уилла обеими руками. Она осыпала его волосы поцелуями и убрала его челку с глаз.

– Ш-ш-ш, – приложила она наманикюренный палец к губам.

Уилл кивнул, понимая, что она хочет, чтобы его отец сам рассказал ей об этом.

– Итак, Уилл, – сказала она, – давай я расскажу тебе о кредитных рейтингах. Чем он выше, тем лучше. У Роуз… сейчас посмотрим… показатель – семьсот, что довольно много. После того как она сбежала, она открыла две новые кредитки. Ее долг составляет две тысячи долларов, но это ниже ее кредитного лимита.

Плечи Уилла напряглись. Две тысячи долларов – это ужасно много.

– Это плохая новость? – спросил он.

– Я бы сказала, это обнадеживающая новость. Видишь? Она вовремя платит по карточкам и до сих пор ими пользуется.

– Значит, Дэмиен не причинил ей вреда? Она в порядке? – В прошлом году, на протяжении короткого дела об исчезновении Роуз, Херсты заменяли выражением «в порядке» слово «жива».

– Не мне судить, Уилл. Твоя сестра вычеркнула нас из своей жизни. Но я бы сказала, исходя из этого, она, по крайней мере, не лежит мертвой где-нибудь в канаве. Твой отец в прошлом году перегнул палку и сделал наш заурядный семейный конфликт делом всего города. Я не позволю ему снова потерять голову. Я не доставлю Роуз и ее парню такого удовольствия. – Экран выдал сообщение об ошибке, и она разочарованно хмыкнула. – В принтере кончились чернила. Уилл, покажи мне, как менять картридж. Прямо сейчас, пожалуйста. Полиция захочет это увидеть.

Вайолет Херст

Роуз хотела, чтобы Вайолет приехала к ней жить. Это было сверкающее обещание, сбывшаяся мечта, письмо от лотереи «Publishers Clearing House», содержащее конверт с обратным адресом, маркой и обещанием, что изменить жизнь так же легко, как отметить галочкой квадратик.

Похоже, ты действительно ненавидишь маму, – писала Роуз. – Выбирайся оттуда! Лучше перебирайся к нам! Я помогу тебе записаться в школу. Я помогу тебе найти работу. Что бы тебе ни понадобилось, мы что-нибудь придумаем. Позвони мне, когда выберешься из больницы, и мы выберем удобное место для встречи. Это было бы так здорово, правда? У нас будет столько кота Гарфилда, сколько захотим! Тебе больше никогда не придется подкручивать часы!

Последние две строчки были понятны лишь им двоим. Когда они были маленькие, мама запрещала им комиксы с Гарфилдом, потому что они – дословная цитата – «прославляют лень». А когда Вайолет было шесть или семь, она однажды перевела назад стрелки своих наручных часов, думая, что это на самом деле задержит наступление шести вечера, когда она должна была вернуться домой на очередную напряженную семейную трапезу.

В конце Роуз бросала ей спасательный круг – свой номер телефона. Эти десять маленьких цифр с таким же успехом могли быть ключом к кодовому замку – большому старому замку, как на шкафчике Вайолет в школьном спортзале, – и, образно говоря, она провела целый год, крутя и дергая его, все время задаваясь вопросом, что нужно сделать, чтобы достучаться до сестры, которая то ли ненавидела ее, то ли игнорировала. А теперь Сезам открылся. Замок поддался сам по себе, словно из-за какой-то удачной неисправности. Роуз одновременно вручала Вайолет свободу и сестринские отношения – без соперничества, без борьбы.

Вайолет была бесконечно тронута. Она была взволнована. Роуз предложила ей крышу над головой именно тогда, когда она больше всего в этом нуждалась! Но она не могла избавиться и от ощущения легкой досады. Открывшись в своем последнем письме, она хотела какого-то подтверждения своим чувствам. В глубине души она надеялась, что Роуз ощутит ее боль и признает, что отношение, которое они видели от матери, было несопоставимым. Она хотела, чтобы Роуз написала: Да. Я знаю, что тебе всегда было хуже, чем мне. Я тоже это видела. Правда. Я чувствую твою боль.

Едва Вайолет затушила сигарету, дверь во внутренний дворик распахнула Эди. Ее глаза были опущены, и она шла медленными, драгоценными движениями по каменной плитке. Увидев Вайолет, она смутилась.

– Я сопру у тебя штучку? – спросила она, обращаясь скорее к пачке, чем к Вайолет.

– Они же твои.

Эди сделала слабую попытку улыбнуться.

– В таком случае, дашь мне одну?

Вайолет пришлось заняться спичками, потому что левая рука Эди была «мумифицирована» вплоть до ее обвисшей кисти. Это зрелище шокировало: длинная повязка, вероятно, длинная рана. От одного взгляда на нее у Вайолет заныло, точно резонатор, ее собственное предплечье.

Она сделала первую затяжку и двумя пальцами передала сигарету Эди.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она наконец.

– Вообще, довольно неловко.

– Если тебя это утешит, думаю, тут почти все устраивали нечто подобное. Мы все были на твоем месте.

Эди с сомнением кивнула.

– Я никогда раньше не делала этого подобным образом.

– Как это можно сравнивать?

– В этот раз было по-другому. Это сильнее опустошило меня. Во всяких полицейских шоу всегда говорят, насколько сокровенны ножевые раны. Что они забирают всю страсть и гнев. Теперь я это понимаю.