Орден Крона. Банда изгоев - Нина Малкина

— Я могу пг’исесть? — подошедший Куиджи кивнул на свободный стул, вопросительно уставившись прямо на меня.

— Само собой, — повелительно кивнула я члену банды изгоев. — Если не боишься навлечь на себя гнев Квертинда.

Нед хрюкнул, и из носа у него полился отвар прямо в тарелку. Интересно, он теперь будет смеяться каждый раз, когда я пытаюсь шутить?

— Он гневается на меня за то, что я дг’ужу с тобой, Юна, — как всегда, слишком серьёзно оценил моё высказывание Куиджи. — Но я не могу оставаться в стог’оне пг’и такой неспг’аведливости!

— Вот и не оставайся, — я помогла Куиджи расставить посуду и приборы.

Заодно оценила реакцию обитателей академии: над нами уже не смеялись, а рассматривали с настороженным интересом. Теперь, когда я была не одна, мне это даже льстило. Банда изгоев увеличивала почтительность окружающих не меньше, чем Карнеум или знак соединения. Кстати, стоило продемонстрировать своего чёрного паука. Я откинулась на спинку стула, небрежно перекинула назад источающие фруктовый аромат косы. Такой запах они приобрели после ночного купания — вчера, уже в самом душе я выяснила, что едкая кровь икша совсем не смывается с волос обычным мыльным раствором. На помощь пришла Фиди: она намазала мою голову какой-то не менее скользкой, чем ядовитая слизь, но значительно более ароматной кашицей. Тяжёлые локоны после этой процедуры не просто очистились, а стали блестящими и послушными, отчего с утра почти сами свились в косы.

— Да что ж такое! — громко возмутилась Дамна лин де Торн. — Нет, это невыносимо! У вас что, глаз нет? Одни уши?

Тонким пальчиком она указывала на испачканные плитки, ожидая немедленного повиновения. Стайка рудвиков, ворча и покряхтывая, перемещалась вслед за строгой леди с явным неудовольствием. Не выдержав, Дамна самолично выхватила тряпку и с остервенением затёрла по одному из изразцов. Вдруг по столовой прокатился громкий гул, студенты зашептались, и даже госпожа лин де Торн застыла с ветошью в руках. Я сдвинула брови, пытаясь увидеть виновника перемены. Обычно такую реакцию не вызывал никто, кроме меня.

Тонкая фигурка у входа с тугим пучком испуганно остановилась, прячась за внушительным фолиантом. Через пару секунд девушка выглянула из-за своего бумажного щита, затем несмело улыбнулась под редкие аплодисменты. По мере того, как опускалась вниз её книга, лица присутствующих вытягивались почти до самых пуговиц на салатовых жилетах. Причина изумления красовалась на шее студентки — там, прямо над белоснежным воротничком сорочки, тёмно-синим полукругом выделялся дельфин. Это означало только одно: у Мотаны Лавбук появился ментор!

— Вы видели? — зашептал Нед, и я охотно подалась вперёд.

— Мотана теперь мейлог’и! — поддержал Куиджи.

— Значит, в домики магистров скоро заселится новый ментор? — я поболтала остатки отвара в стакане.

Эта новость мне не понравилась. Там и так уже жила одна морская пиявка, которая тянула свои зубки к Джеру. Теперь появится ещё одна?

— Ректор Аддисад, — вступил в беседу Монтгомери.

Я дёрнулась, чтобы привычно подняться в знак приветствия ректору, но не обнаружила в пределах видимости лазурной мантии. Нед тоже озадаченно опустился обратно на свой стул.

— Ректор Аддисад стала ментором Мотаны с разрешения её родителей, — прошептал Мон, низко наклонившись над столом. — Она в лекарских, лежит без сознания. Ночью принесли. Магистр Калькут говорит, она проведёт у нас не меньше недели. На шее у ректора такой же знак.

— Ого! — только и смогла откомментировать я.

Кому-то с ментором в академии повезло ещё больше, чем мне. Мотана Лавбук — мейлори самой Надалии Аддисад! Но я ни капли не позавидовала самой прилежной ученице нашего курса. Даже наоборот, выдохнула и расслабилась. Уж Надалия Аддисад на сердце моего ментора не претендовала!

— Ооооо, да, — довольно щёлкнул пальцами Нед. — Целая неделя без присмотра Надалии!

Толстый Мон приосанился и даже улыбнулся впервые за утро, явив заметную щербинку между зубов. Выглядел он так, словно только что раскрыл тайну мироздания, не меньше.

— Она попг’авится? — озаботился Куиджи.

— Да, она поправится? — вторила я, вспомнив о том, что этот ритуал вообще-то опасен для жизни.

— Не уверен, — Мон отправил за щеку огромный кусок пресной лепёшки, щедро сдобренной маслом. — Но у неё изначальная склонность — кровавая. Думаю, всё должно пройти хорошо. Я до утра возносил моления благостной Девейне, — парень сжал свой тиаль. — И магистр Калькут тоже.

— У г’ектог’а Аддисад была кг’овавая склонность?! — ужаснулся Куиджи.

— Я сама видела в детерминанте, — подтвердила я слух. — Ещё в прошлом году.

В доказательство своих слов активно закивала. И вспомнился собственный детерминант, к которому я уже успела приложиться утром. Одинокая красная молния почти терялась среди пышного букета зелёных. Третий порядок, подумать только! Пустышка Юна Горст утёрла нос всем крикунам! Захотелось немедленно продолжить наращивать свой магический потенциал, но по лёгкому головокружению и слабости я подозревала, что после вчерашнего заклинания моих сил вряд ли хватит даже на один подснежник.

— Какой у нас план? — заёрзал сытый Нед, пригибаясь над столом. — Пока ректор в отключке, нужно что-то придумать!

— Твой план на ближайшую неделю — растить ягоды, — остудила я пыл своего сокурсника. — И постараться не влипать в неприятности.

— Да брось, Юна, — ещё больше оживился Комдор. — Мы станем самой известной бандой на всю академию!

— На весь Кг’оуниц! — воодушевился Куиджи.

— Вот! — Нед приобнял ментального мага. — Псих быстро соображает! Ты ведь с нами, Мон?

— Наверное… — студент Лоза снова огляделся.

Кажется, до него начинало доходить, что это мы скорее испортим ему репутацию, а не он нам.

— Я не псих, — дёрнул плечом Куиджи. — И у меня для вас есть сюг’пг’из.

— Что за сюрприз? — заинтересовалась я.

— Пока секг’ет, — студент Лампадарио спешно встал, заметив магистра своего факультета. — Встг’етимся пег’ед закатом у Цег’емониалього зала?

— Договорились, — легко согласилась я, заинтригованная сюрпризом, и тоже поднялась. — Мон, ты придёшь?

— Если вы не против, — едва слышно ответил Мон.

Он торопливо промокнул салфеткой капли пота со лба, что блестели в утренних лучах, и вслед за нами мягко зашагал к выходу под любопытные шепотки и косые взгляды.

* * *

Когда я жила в Фарелби, большой мир виделся мне чередой чёрно-белых иллюстраций со страниц листовок и редких книг, которые я удосуживалась просмотреть. В представлении маленькой Юны существовало добро и зло, правда и ложь, свет и тьма. Раскрыв рот в толпе чумазой, но сытой ребятни, я внимала рассказам подвыпивших путешественников о том, что где-то бедняки страдают от голода, а богачи — от грабежей, что немощные гибнут от болезней, а сильные — от боевой стали. Из молитв набожных старух у порога святилища Девейны я узнавала, что существуют жестокие, губительные и коварные силы, разрушающие человеческие жизни, что злодейка-судьба бывает не так милостива, как богиня-прародительница. Но в своей слепой вере в сказку и справедливость я всегда верила, что беды непременно, неизбежно уравновешиваются счастьем: горечь от смерти смягчается радостью нового рождения, за лишениями следует изобилие, а добрые, честные и открытые сердцем люди помогают нуждающимся. По-другому и быть не могло, ведь тогда мир бы просто-напросто рухнул, разрушился под гнётом бедствий. Именно так я и полагала в бесхитростной жизни дочери рыбака, и никогда не задумывалась о том, что на самом деле Квертинд может быть устроен иначе.