Твой шёпот в Тумане - Мария Лунёва

Вульфрик придирчиво меня осмотрел.

— Да уж, лучше мои рубашки, чем ваши перештопанные платья, которыми впору полы мыть, — проворчал Вульфрик.

— У нас приличная одежда, — выдохнула я.

— Тряпьё, которое и сжечь не жалко, — снова отмахнулся он. — Вы в них, что оборванки.

Обида змеёй скользнула в душу и ужалила прямо в сердце. Резко отодвинув стул, я встала и молча, вышла. Уже в гостиной услышала тихий голос Талии.

— Зачем вы так? — шепча, спросила она, видимо у Вульфрика. — К нам же уже три года обозы с товаром не приходят. Она, как и все мы, старалась сохранить вещи в лучшем виде. Да, Эмбер у неё самая нарядная в деревне. Томмали ночами не спала — штопала, да отцовское перешивала. А вы так жестоко с ней.

— Талия, — голос Кьерна звучал жёстко, — в вардом так не разговаривают.

— А я не с вардом говорю, — упрямо шепнула подруга, — а с мужем родного мне человека, которого всегда считала своей семьёй. Вы не знаете Томму, вард, она достойная женщина и вы обидели её незаслуженно.

— Чем я обидел? Я же сказал правду, — голос Вульфрика звучал растерянным. Я приостановилась и вслушалась. — Да, что с вами женщины. Как лучше же хочу.

Мои туники новее и крепче. Ваши тряпки — только печь топить. И это правда!

— Некоторую правду, вард, лучше не озвучивать, — Талия говорила тихо, но я чётко различала её слова, — У Томмы сложный характер: она не прощает себе слабости, старается, чтобы у её близких всё было самое лучшее. А вы ткнули её носом в штопаное платье.

— Я не понимаю, — Вульфрик, казалось, тихо закипал, — что я должен был сказать, что у вас самые модные наряды?!

— А зачем было, вообще, что-то говорить?! — голосок Эмбер звенел от негодования. Я не привыкла слышать подобный тон от сестры — Вы будто не видите, как мы всё тут живём. Словно не знаете, что Томма старается, как может.

— Эмбер, — прорычал мой северянин.

— Вульфрик, — ещё более сердито оборвал его вард Сай, — не повышай на девочку голоса!

— И вообще, нормальные у нас платья, — смело продолжила сестра. — Да не новые и краска уже с ткани сошла, но они ещё вполне пригодные. Уж простите нам нашу бедность! Знали бы мы, что к нам князья в женихи пожалуют, так поджали бы пояса и подкопили денег на приятные вашим взорам наряды.

Услышанное заставило меня открыть рот И это моя младшая болезненная сестричка?! Вот это да! У меня столько смелости не наберётся. Покачав головой, я всё же сбежала в спальню.

Обида никуда не ушла.

Я и правду ночами сидела и перешивала мамины и отцовские вещи. Чтобы не в лохмотьях сёстры и я ходили. Чтобы вид был. Втайне я надеялась, что забредёт к нам в селенье какая группа охотников с деревень, что южнее, да найдутся женихи для Лестры. На себе-то я крест поставила, не потому, что лицом не вышла. Просто рожать деток, и обрекать их на голод и жизнь в страхе рядом с туманом — я была не готова. А на болезненную Эм какой мужик глянет Женщина сильной должна быть: дом, огород на себе тянуть. А Эмбер только последние пару дней нормально себя чувствует и подозреваю, что этим мы обязаны варду Саю.

Он постоянно прикасался к ней, видимо, лечил.

Сев на кровать, подтащила к себе единственное платье: то самое, в котором пришла сюда под иллюзией на заработки. Что ему не нравится? Ещё крепкая ткань, по подолу всё аккуратно подшито, ниточки не торчат. Ну да, есть места, где штопать пришлось. Но ведь я в нём по лесу шастала. А там и за ветку зацепиться можно: так что неизбежно вещи рвутся.

— Знаешь, Томмали, не клеиться у нас с тобой что-то, — я не услышала, как зашёл Вульфрик. Его голос оказался неожиданностью, вздрогнув, я подняла на него взгляд.

— Вы меня отпускаете и найдёте себе другую? — внутри всё сжалось в комочек, этой ночью он получил, что хотел. Видимо, интерес угас. Или не впечатлила я его, как женщина. Что ещё могло означать это «не клеится»?

Подойдя ко мне вплотную, вард присел на корточки и, откинув платье в сторону, взял мои ладони в свои.

— Я никогда тебя не отпущу, — на его вечно суровом недовольном лице скользнула улыбка. — Мы уедем на север. Я увезу тебя туда, где смогу обеспечить всем: нарядами, вкусной едой, спокойной жизнью. Оставаясь здесь, мы всё время будем нарываться на быт и сражаться с недопониманиями. Я обидел тебя, твоя сестра и подруга мне на это указали. Но я хочу, чтобы ты меня поняла, Томма. Я не готов видеть на тебе эти обноски, — я было открыла рот, чтобы возразить, но он приложил к моим губам палец. — Тихо, я не договорил. Я не желаю видеть на тебе обноски, а это, как бы ты ни старалась, именно они и есть. Штопай, не штопай, а новее оно не станет. Я хочу видеть тебя в красивых платьях, в шелковом нижнем белье. Хочу, чтобы ручки твои стали нежнее. Представь, каково мне сейчас.

Я непонимающе посмотрела на мужчину. Он пытался что-то объяснить, но до меня откровенно не доходило.

— Каково вам сейчас? — прямо спросила я.

— Я мужчина, радость моя. Сильный, обладающий властью. И я нашёл то, о чём мечтал всю жизнь, — тебя Томма. Но я не могу дать тебе даже минимум того, что хотел бы. Меня унижают эти линялые тряпки. Подавляет, что нет ничего, кроме пересоленной каши. Я не могу свозить тебя прогуляться к океану, посидеть с тобой у камина. Я ничего не могу, потому что мне нужно строить эти, туманом проклятые, дома да амбары. Мне неоткуда взять даже подарка для тебя. Это так унизительно!

Лицо мужчины дрогнуло и на меня полными обиды глазами посмотрел Иной. Его покрытые инеем ресницы дрожали, словно он сейчас и правда расплачется от досады. Не выдержав, я потянулась вперёд и обняла его крепко, прижавшись к нему всем телом.

— Ну и дурак же ты, вардушка, — шепнула я ему куда-то в шею, — не в тряпках же счастье и не в тарелке с кашей.

— А в чём же? — негромко спросил он, перетаскивая себе на колени.

— А тебе от меня что нужно, чтобы себя счастливым почувствовать? — задала я наводящий вопрос.

— Любовь, тепло, ласка, улыбка и мимолётное касание, — зарывшись пятернёй в мои распущенные светлые локоны, он прижал мою голову к своему плечу.

— Мне от тебя нужно то же самое, — честно призналась я. — И ничего более.

Хочешь сделать подарок — сорви и принеси полевых цветов.

— У меня есть так много, а ты просишь полевых цветов.

— Нет, я прошу твою любовь — а это очень много! — зашептала я.

— Это я тебе уже отдал. Если попросишь — сердце из груди выну, только не обижайся на меня по мелочам. Я бываю, чёрств, я знаю. Я не привык следить за тем, что говорю. Не приучен я лгать, чтобы сберечь чьи-либо чувства. Но твоя сестричка права — нужно было смолчать.

— Да, лучше бы ты промолчал, — тихо шепнула я. — Так ты отвезёшь меня домой, чтобы я собрала наши половые тряпки, — не удержавшись, съязвила я.