Вдали от дома - Питер Кэри

– Они необучаемы, – сообщил он.

– Предоставьте это мне, – ответил я.

– Вы не знаете зверя, Баххубер. Чернокожий – чертов гений в ориентировании.

Я подумал: «С чего это овцевод из Виктории так разбирается в людях из Кимберли?»

– Словно мир – его футбольное поле, – продолжил он. – Он знает, кто позади него, кто впереди. Он чувствует все на 360 градусов. Он таков в лесу. Но дайте ему чертову карту, приятель, и он ни черта не поймет.

Как приятно будет доказать этому мерзкому созданию, что он не прав.

Филеночная кисть идеально подходила для написания букв, особенно для «Мельбурна» с его четкими прямыми линиями. «Сидней» вышел удовлетворительно, «Брисбен» даже лучше. Когда я закончил «Таунсвилл», мой мучитель ушел пить дальше, а написав «Капитан Кук, 1770 год», я вымыл кисть.

Я уделил две недели урокам географии, но прежде ко мне прибыл пунка-валла с посланием. Он извещал меня, что вскоре большое стадо скота, пятьсот быков, пройдет мимо моей пещеры. Поэтому я должен отпустить маленьких засранцев, чтобы те побежали к своим отцам и братьям – королям и принцам в ковбойских шляпах.

Пунка-валла звали Томми Тейлор (или Портняжка Том[120]), его руки были худы и гибки, как веревка, которую он дергал. Я спросил его, не будет ли со стадом повара.

Парням нужно есть.

Как путешествует повар?

У него должна быть чертова повозка.

«Побег», – подумал я, отложив в сторону мел.

Так в разгар дня я устроил комический спектакль, бегая между бычками в поисках повара, который уже прибыл в лагерь за день до этого. Меня спас Лом и вывел к безопасности – в лагерь, а затем увлек игрой в карты.

Позже, в Большом доме, начальник отчитывал меня: «Я не возражаю, если ты разнюхиваешь в лагере, приятель, но нельзя приходить в мой дом с чесоткой».

Я был расстроен. Сказал, что мне нужно к дантисту.

– Успокойся, – сказал он. – Вымой руки.

Недавно в лагере, похоже, разразилась эпидемия чесотки. Никого не допускали к хозяйскому столу без мытья мылом «Спасательный буй». Картер сам практиковал то, что проповедовал, и покидал свой стул каждую перемену блюд. И какой это был стул. У меня по коже ползли мурашки, когда я сознавал, что этот трон знавал широкий зад насильника, который меня зачал. Я думал: если Картер знает, что я полукровка, он должен меня отпустить.

Я спросил, не остался ли этот стул со времен Большого Кева Литтла.

– А что вам известно о Большом Кеве?

«Ничего», – решил я:

– Он был управляющим до вас?

– Он был легендой Кимберли, приятель. Слыхали историю про муку?

Миссис Картер стрельнула глазами в его сторону.

– Ладно, мать. Он сможет рассказать это в церкви.

У мальчика с девочкой были отцовские волосы и розовая кожа. Никогда не видел, чтобы дети так мелко резали свою еду.

– Это было тридцать лет назад, после сменилось двое управляющих, – сказал Картер. – Нет, слушайте. Большой Кев вез в машине парней в Мардоварру после стрижки. Сказал: приходите ко мне в бар, и я угощу всех вас, засранцев, выпивкой.

Миссис Картер щелкнула языком. Я не хотел слушать, что было потом.

– Всех вас, парней. И он сидел в гостинице «Перекресток» до полуночи, но за все время ни один из парней не пришел выпить с ним. По той простой причине, что черных не пускали в бар. Но они были ребятами Кева, и он ожидал, что они придут, куда он им приказал. Это было неразумно, но он был эмоциональным человеком. Когда он закончил пить, то заплатил по счету, как обычно, но был оскорблен, и это не выходило у него из головы.

Он идет к грузовику и начинает гудеть, пока наконец ребята не возвращаются, и едет домой, не говоря ни слова. Но дорога длинная, и к тому времени, как они подъехали к перекрестку на Девятой миле, его оскорбленные чувства взяли верх.

– Ладно, вы все. – Он остановил грузовик.

Двигатель работал. Фары светили. Он выстроил ребят в шеренгу и отчитал, как чертов главный сержант. Говорил: вы такие да эдакие. И: вы неблагодарные. Его легко было обидеть, Большого Кева. Он говорит: я предлагаю вам выпить, и никто не приходит. А они в ответ: ах, босс, знаете, мы не белые. Нам нельзя там пить.

– Ах, – говорит он, – вот в чем дело?

– Да, босс, мы ведь черные.

И Кев идет назад к грузовику. И кричит одному из них: подними муку сюда, Гектор. Выстави на свет. У Кева всегда был за поясом нож, и вот он разрезает мешок и поднимает его, весом в центнер, и идет вдоль шеренги и посыпает каждого мукой.

– Ладно, – говорит он, – теперь можете со мной пить.

Садится в грузовик и уезжает. Какой характер у Большого Кева Литтла. Таких больше не делают.

Элис была сестрой моей матери. Она положила боссу в тарелку серую говядину и белый картофель. Я посмотрел на ее изможденные черные руки, а потом на свои, руки Кева Литтла, с ножом и вилкой. Подумал: «Руки Орлака».

Я слишком много читал. Мне стоит заткнуться. Я могу быть занудой из-за того, что знаю. Но «Руки Орлака» поставил Роберт Вине в Австрии в 1923 году. Орлак – великолепный пианист. Он теряет руки в железнодорожной аварии. Его жена обращается к хирургу, который пересаживает ее мужу руки недавно казненного убийцы, и, конечно, те живут своей жизнью. По правде, мне никогда не нравился фильм, но теперь у меня были руки Кева Литтла, и мне пришлось выбежать вон.

Когда я считал себя немцем, то страдал от фантомной тоски по дому, которая придавала определенный тон моей душе. Но теперь, когда я оказался там, где родился, и наконец-то узнал имя своего отца, изводящее меня чувство превратилось в раздирающую боль. Я плохо спал. Просыпался в страхе. Паника, как рассеянная молния, озаряла мне и день и ночь, и в итоге я предпочитал сидеть за столом с Картером, чем размышлять, кто я. Лучше было находиться с учениками, которые заходили за мной каждое утро, держали мою белую руку, будто любили меня и нуждались во мне, звали дядей Редексом и болтали со мной или приносили, скажем, ужа, учили меня, как он зовется, показывали, как он извивается в красной пыли, оставляя скорописный след.

Мы провели первый школьный час в душе и прачечной, а затем они переоделись в школьную «форму», которая состояла всего лишь из шортов и майки, купленных в «Колз»[121] в Перте.

Но я встретил неожиданное сопротивление в географии. Я не привык к неудачам, и мне не понравилось, что Картер пришел понаблюдать. Раз или два, когда мой класс расходился по домам, он приводил своих сына и дочь и проверял, как они помнят названия штатов и городов. Вот оно, они могли то, чего не могли мои ученики.