Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

Больше всего в этой радостной болтовне Джона про бретонский мятеж Дюрана заинтересовало то, что из нее следовало наличие у Джона шпиона, либо в лагере Ричарда, либо среди бретонцев. Его королева захочет узнать эту новость.

Джон перечислял прочие неудачи, постигшие Ричарда этим летом: сдача замка Омаль Филиппу, потеря замка Нонанкур, который французы отбили, пока Ричард был прикован к постели.

– Как известно, мой брат худший пациент в мире. А уж как он, должно быть, радовался, когда и Джоанна, и наша матушка, и Беренгария слетелись и хлопотали над ним, как куча наседок над одиноким цыпленком! – Джон опять засмеялся, и Дюран присоединился к нему, думая, что лично он не возражал бы, чтобы Джоанна позаботилась о его здоровье.

– Ты думаешь своей доброй вестью насыпать соли на рану Ричарда? – отшутился он, и Джон с ухмылкой взглянул в его сторону:

– Будем надеяться.

Первое впечатление, которое вынес Джон от встречи с Ричардом, это что вид у брата неважнецкий. Ричард был бледный после целого месяца без солнца, с синяками под глазами и, похоже, погрузневший. Знаменитая воздержанность их родителя в еде и питье проистекала помимо прочего и от того, что он легко набирал вес. Отец всю жизнь вел борьбу за то, чтобы не растолстеть. Джон унаследовал плотное телосложение Генриха и завидовал Ричарду, чей высокий рост позволял без опасения прибавлять лишние фунты. Теперь он был рад увидеть, что даже Ричард не защищен от последствий продолжительной неподвижности. Или от воздействия хорошо нацеленного арбалетного болта.

– Я удивлен, что ты не в постели, – отметил он, чем вызвал невеселую улыбку старшего брата.

– Если и ты начнешь мне это проповедовать, Джонни, клянусь, я пришибу тебя костылем.

– Ну, тогда я воздержусь. Но где же твои проповедники? Я был уверен, что они так и липнут к тебе.

Несмотря на легкомысленный тон, Джон был раздосадован, что ни мать, ни сестра не вышли в зал его встретить, и обрадовался, когда Ричард сказал ему, что женщин в Водрее больше нет.

– Матушке хватило ума не надоедать, но Джоанна и Беренгуэла… – Ричард горестно покачал головой. – Они так заботились об обычной ране, что едва не заставили меня поверить, будто я на пороге смерти. Я терпел их сколько мог, а после заставил мать убедить их, что я скорее выздоровею, если меня оставят в покое.

Дотянувшись до костыля, Ричард прохромал через зал к помосту, сделав Джону знак следовать за ним.

– Я полагаю, ты слышал, что бретонцы снова бунтуют? – начал он, усевшись в кресло и пристроив раненую ногу на скамеечку.

Джон кивнул:

– Они такие же вздорные и упрямые, как валлийцы. Только кузену Моргану не говори, что я так сказал.

– Я послал Меркадье и Роберта де Тернхема, анжуйского сенешаля, подавить мятеж. И прекратить эти дурацкие попытки вывезти Артура ко двору французского короля. – Ричард бросил на Джона язвительный взгляд. – Хотя, тебя, я думаю, все это очень радует.

– Париж – прекрасный город, – беспечно ответил Джон. – Было бы преступлением лишить юного Артура шанса его повидать.

Нахальство Джона, как обычно, позабавило брата. Однако улыбка принца стерлась при виде юноши, идущего к ним через зал. Он вежливо приветствовал Отто, но сразу же вернул себе внимание Ричарда, сказав:

– У меня есть хорошая новость. Я захватил для тебя замок Гамаш.

– В самом деле? Отлично, Джонни!

Джон не ожидал, что Ричард оценит его успех, и теперь обрадовался явному удовольствию брата. Захват этого замка во французском Вексене стал его первой военной победой, не считая нечестного взятия Эвре. Джон очень ею гордился, и теперь, получив признание брата, возгордился еще сильнее. Кроме того, приятно было получать поздравления от Отто и других рыцарей Ричарда, хотя принц старался беспечно принимать похвалу, не желая показать Ричарду, как важна для него его похвала.

Уже направляясь в отведенную ему спальню, Джон внезапно наткнулся на вошедшего в зал монаха в черном. Джон немного знал этого человека – это был Гильберт, аббат бенедиктинского монастыря святого Бенуа в Кастре – и приостановился, чтобы обменяться приветствиями. И только потом задался вопросом – с какой стати один из людей графа Тулузского нанес визит Ричарду.

Сентябрьское небо затягивалось облаками, с запада набегали дождевые тучи, и Ги де Туар решил переждать ночь в ближайшем замке, Сен-Жак-де-Беврон. Брат виконта мог рассчитывать на гостеприимство здешних кастелянов, а это лучше, чем подыскивать постоялый двор, как поступают простолюдины. Как и ожидал Ги, и его, и его людей немедленно приняли. Он уже собирался войти в большой зал, но случайно бросил взгляд в сторону сада, где несколько женщин собирали последние цветы лета. Он узнал изящную женщину в синем плаще из легкой ткани и порадовался, что герцогиня Бретонская не заключена в своей комнате. Ги считал, что удерживать женщину против ее воли – оскорбление принципов рыцарской чести. Посмотрев в его сторону, она, должно быть, решила, что для нее прибыло сообщение – Ги знал, что ей позволена переписка с бретонскими баронами. Повинуясь порыву, он шагнул в сторону, открыл калитку и вошел в сад.

Констанция настороженно наблюдала за его приближением, хотя ее фрейлинам наружность посетителя явно показалась внушающей доверие. Поклонившись, Ги поцеловал герцогине руку.

– Ты вряд ли помнишь меня, миледи, но мы встречались в прошлом году, в Анжу. Я Ги де Туар, брат виконта Эмери.

– Я помню тебя, – произнесла она холодным тоном, не располагавшим к дальнейшему общению.

– Я польщен.

Ему удалось соединить галантность и искренность, а улыбка казалась такой обаятельной, что неожиданно для себя Констанция немного оттаяла. Причем настолько, что согласилась, когда он указал на раскинутую на траве скатерть и корзинку с сыром и фруктами, предлагая внести их в дом пока не начался дождь. Сопровождаемый кокетливыми взглядами, которые Жюветта и Эмма бросали в сторону рыцаря из-под ресниц, он последовал за Констанцией к главной башне замка. Там она остановилась, поблагодарила его и жестом приказала Эмме забрать корзинку. Ги опять поклонился и пожелал дамам доброго вечера.

Однако он остановился, сделав пару шагов. А обернувшись, спросил, не могли бы они поговорить наедине. Констанция