Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре - Дорис Бахманн-Медик

class="p1">Niranjana, Tejaswini. Siting Translation. History, Post-Structuralism, and the Colonial Context. Berkeley, Los Angeles, Oxford, 1992.

Papastergiadis, Nikos. The Turbulence of Migration. Globalization, Deterritorialization and Hybridity. Cambridge, 2000.

Renn, Joachim. Übersetzungsverhältnisse. Perspektiven einer pragmatistischen Gesellschaftstheorie. Weilerswist, 2006.

Renn, Joachim; Straub, Jürgen; Shimada, Shingo (Hg.): Übersetzung als Medium des Kulturverstehens und sozialer Integration. Frankfurt/M., New York, 2002.

Sakai, Naoki; Solomon, Jon (eds.): Translation, Biopolitics, Colonial Difference. Hong Kong, 2006.

Santaemilia, Jose (ed.): Gender, Sex and Translation. The Manipulation of Identities. Manchester, 2005.

Scott, Joan W.; Kaplan, Cora; Keates, Debra (eds.): Transitions, Environments, Translations. Feminism in International Politics. New York, London, 1997.

Simon, Sherry. Gender in Translation. Cultural Identity and the Politics of Transmission. London, New York, 1996.

Snell-Hornby, Mary. The Turns of Translation Studies. New Paradigms or Shifting Viewpoints? Amsterdam, 2006.

Sturge, Kate. Representing Others. Translation, Ethnography and the Museum. Manchester, 2007.

Tymoczko, Maria; Gentzler, Edwin (eds.): Translation and Power. Amherst, 2002.

Venuti, Lawrence. The Scandals of Translation. Toward an Ethics of Difference. London, 1998.

Venuti, Lawrence (ed.): The Translation Studies Reader. London, New York, 2000.

Wolf, Michaela (Hg.): Übersetzen – Translating – Traduire. Towards a «Social Turn»? Münster u. a., 2006.

Веб-ресурс по переводческому повороту

(последнее обращение: октябрь 2008 года)

http://translate.eipcp.net (в качестве образца, наряду с Webjournal)

VI. Пространственный поворот

Пространственный поворот (spatial turn)[825] – дитя постмодерна. В конце 1980-х годов американский теоретик культуры Фредрик Джеймисон, видный представитель постмодернизма, выступил с лозунгом: «Всегда опространствливай!» («Always spatialise!»).[826] Призыв к спатиализации (Verräumlichung) как метод берет начало в самосознании постмодерна, отказывающемся от преобладающей ориентированности модерна на время: «Уже не раз было сказано, что мы живем в эпоху синхронии, а не диахронии, и я полагаю, что действительно можно эмпирическим путем доказать, что наша повседневность, наш психический опыт и языки нашей культуры – в отличие от предыдущей эпохи „высокого модерна“ – находятся скорее во власти категории пространства, нежели времени».[827] Подобная аналогия между повседневной жизнью и использованием категорий удивительна. Она не только дает основание для утверждений о том, что современным жизненным мирам выпало существовать скорее в эпоху пространства, одновременности и конфигурации, чем в эпоху времени, истории и эволюции,[828] но из нее буквально эмпирически вытекает, что «пространство» стало новой центральной единицей восприятия и теоретическим концептом новейшего времени. Кажется, закончился период, когда пространство на протяжении столетий подчинялось времени. В действительности же пространственный поворот покажет, насколько он способен преодолеть такие дихотомии и насколько интенсивно он служит теоретическому развитию наук о культуре: может, именно ему в отличие от остальных поворотов под силу окончательно сбросить языковой корсет лингвистического поворота? На первый взгляд, пространственная перспектива на самом деле позволяет исследовательским подходам вновь обратиться к материальности, действию и изменению. Потому что пространство здесь понимается прежде всего не как дискурсивная проблема, но как социальный конструкт. И вместе с тем пространственный поворот со своим пространственным мышлением оказывается последователем лингвистического поворота, поскольку ставит синхроническое над диахроническим, системное над историческим, языковую систему над последовательным использованием речи. Пространственный поворот также подчеркивает одновременность и пространственные конфигурации и оттесняет на задний план временно́е или даже эволюционистское представление о развитии.

В этом поле напряженных отношений между дискурсом и процессом социального производства и находится пространственная перспектива spatial turn. Она развивается от концептуального переопределения культурологической и социологической категории пространства до уровня пространственной репрезентации. Бесспорна здесь и явная ре-материализация, которая, впрочем, несет в себе опасность натурализации и позитивизации. Этот спорный момент пространственного поворота обостряется на уровне отдельных дисциплин. Впервые (культурная) география как главная наука о пространстве обретает статус ведущей дисциплины, однако другие гуманитарные науки еще не признали этого в достаточной мере и не использовали для уточнения понятия пространства или даже сотрудничества. Наиболее явное противоречие заключается все же между политическими (постколониальными) пространственными перспективами, которые постулируют наличие в пространстве элемента господства и власти, пытаясь перекартографировать европоцентристское распределение центра и периферии, и немецкоязычными подходами, объясняющими суть дела кратко: «Пространственный поворот означает… лишь одно: повышенное внимание к пространственной стороне исторического мира – не больше, но и не меньше».[829]

1. Контекст и становление пространственного поворота

Если с недавних пор всюду говорят о том, что пространство было заново открыто как категория социологии и культурологии, из этого следует, что когда-то понятие пространства было утеряно или забыто. Действительно, начиная с парадигмы развития и прогресса Просвещения в XVIII веке господство пространственной перспективы все больше вытеснялось временно́й перспективой, затем еще больше – идеями колониального развития на пару с ориентирующимися на прогресс историческими концепциями XIX века. Преодолеть триумфальное шествие историзма с доминирующими эволюционистскими концепциями времени, хронологии, истории и прогресса – вот главная цель начавшегося в 1980-е годы поворота к пространству и пространственности.[830] Кажется, что категории одновременности и параллельности взяли верх над категориями развития и прогресса. Несмотря на все разделение полномочий между географией и историей, предшествующие пространственному повороту направления обнаруживаются еще в XIX веке. Это – пересекающиеся с историзмом геополитические подходы: следующие за Карлом Риттером Фридрих Ратцель и Карл Хаусхофер, идеи которых затем, правда, эксплуатирует геополитика национал-социализма.[831]

Именно потому, что пространственная оптика связана с такими геополитическими перспективами, «возвращение» категории пространства (шире – возникновение пространственного поворота) как никакое другое новое направление культурологии было встречено крайне скептически – прежде всего в немецкоязычной науке. Серьезные предубеждения по отношению к геополитическим подходам связаны с национал-социалистической идеологизацией и функционализацией концепта пространства в пропагандистских и военно-политических целях во время Второй мировой войны, что трагически отразилось в расистской идеологии крови и почвы, а также в установке на насильственное расширение среды обитания на востоке для «народа без пространства».[832] Соответственно, общественные науки послевоенной Германии пренебрегли категорией пространства в пользу категории времени, хотя располагали такими великими «мыслителями пространства», как Георг Зиммель[833] и Вальтер Беньямин.[834] Национал-социализм радикальным образом надолго оборвал пространственное мышление, связывающее историю с географией.

Однако с середины 1980-х годов в науках о культуре и обществе наблюдается ренессанс понятия пространства. Такой смене ориентира благоприятствуют политические и социальные переломы поздних 1980-х. Устранение международных блоков оказалось важнейшей движущей силой для поворота к пространству. Снятие пространственно-политической полярности сместило всю пространственную организацию мира, перекроив его карту, и обусловило новый пространственный фокус в сфере политики безопасности и соответствующих стратегий гегемонистского господства. Смещение Центральной Европы на Восток еще в середине 1980-х годов на