Игра колибри - Аджони Рас

Алиса долго не отвечала, и это показалось добрым знаком, но я ошибся. Я видел, как она погасила в спальне свет. Глупо было надеяться, что и эту ночь она проведет в моем доме.

«Свидание?» – спросил я в ответ, хотя уже понимал, что в этом нет никакого смысла.

Мы гуляли по залитому светом парку, а она говорила, как собирается провести отпуск. И в нем, в этом отпуске, уже не было меня… Она еще раз, назидательно, как школьный учитель, повторяла мне: «Прости, Адам, я люблю тебя, но не так, как ты хочешь, прости». И шла она теперь чуть поодаль, соблюдая дистанцию, на которой наши руки не могли соприкоснуться даже случайно, и терпеливо беседовала со мной, но я чувствовал, видел, что ей это тягостно и сердце ее рвется куда-то, прочь отсюда, прочь от меня с моей неизлечимой паранойей…

Ее ответ прозвучал как приговор. Единственное, на что у меня хватило смекалки, – заверить Али, что я не сдамся и буду присылать ей знак вопроса, взятый в кавычки, и прошу ее считать это приглашением на свидание. Я написал ей, что когда-нибудь на сообщение «?» надеюсь получить простой ответ: «Да»…

Так начался для меня год, который слился в одно бледное смазанное пятно, пахнущее виски и выглядящее как грязная лужа. Год поиска ответов на незаданные вопросы, ревности и надежд, тупого самоуничтожения, в чем я, надо признаться, преуспел и мог бы взять золото, если бы кому-то пришло в голову устроить подобные состязания. Год, когда я видел ее редко, и мы все больше переписывались по телефону. Переписка эта была удручающе печальна и отвратительна. Я отправлял «?», она отвечала «Нет», я спрашивал «Почему?», и все повторялось по кругу… Она жила в соседнем доме, но была так же далека, как и первая жена, оставшаяся в Москве…

Сейчас, вспоминая те дни, я осознаю, что старался походить на закрытую раковину. Прятался от всех, пытаясь зарыться, как подслеповатый крот, в работу и не вылезать из нее, пока усталость и сон не возьмут свое. Часто вечера заканчивались бутылкой виски или парой бутылок вина, что примерно соответствовало моему представлению об умеренном пьянстве русского эмигранта.

На работе если кто и замечал мое состояние, то своих наблюдений вслух не высказывал. Мало ли что на уме у русских. Так, наверное, думали многие. Пытаясь как-то спастись в кругу друзей, я все больше времени проводил с Патриком и Виктором. Это началось после тех десяти дней и почти целого октября, когда я был неизменно пьян и погружен исключительно в себя. Патрик и Виктор по неизвестным мне причинам решили во что бы то ни стало поймать Октября и почти каждый день посвящали этому занятию, вечерами устраивая просмотр футбольных матчей и поглощая пиццу из местной пекарни.

В октябре было найдено очередное тело, и весь город наводнили полицейские патрули с собаками. Они так и не взяли след, но Виктор с Патриком не сдавались и продолжали свою работу. Я мало что понимал в подобных вещах, однако они так сдружились на этой почве, что Патрику с его ворчливым характером стала нравиться компания Виктора.

Незаметно для себя я тоже влился в этот детективный кружок, и они с благодарностью прислушивались к моим умозаключениям по поводу улик или обычной статистики, собираемой ими по делу Октября. Как ни крути, у физиков всегда найдется чем удивить любого специалиста. Так, например, Патрик и Виктор тут же согласились с моей теорией, что Октябрь действует не один и как минимум разбирается в ядах или химии, а может, и в том и в другом. Отсюда вытекает то, что он должен быть известен в определенных кругах.

Патрик пытался что-то возразить, но вскоре сдался. Моя же логика была простой: ни один серьезный яд нельзя синтезировать без должного оборудования и опыта, а удерживать человека на протяжении года в одиночку – явно непростая задача. Вдобавок Октябрь перевозил своих жертв на автомобиле, значит, права у него имелись, но за все эти годы его ни разу не остановили для проверки документов или чего-то подобного.

Последнюю жертву он оставил умирать в людном торговом центре. ФБР перевернуло все видеозаписи, но напрасно. Девушка просто вошла через главный вход, села на лавочку рядом с фонтаном и тихо умерла. Ни призывов о помощи, ни записки, ничего. На ней была та же одежда, что и в день похищения, а единственным увечьем оказалась уже успевшая зарасти порванная мочка на правом ухе. Приехала она на такси, а таксист утверждал, что забрал ее в Комптоне, прямо на улице, приехав на заказ, сделанный с приложения в смартфоне. Ее смартфоне.

Октябрь был умен! Комптон – самый криминальный район во всей Америке, и потеряться там проще простого. Таксист сообщил, что девушка не произнесла ни слова за всю дорогу, а расплатилась со счета мобильного телефона. Теперь ФБР выясняли причину смерти бедняжки, а Патрик с Виктором продолжали разрабатывать свою теорию социальных сетей.

В один из субботних декабрьских вечеров мы собрались в особняке Виктора перед огромным экраном, и он подробно рассказал, что удалось выяснить насчет Октября и его жертв. Судя по информации, которой располагал Виктор, у нас было куда больше сведений, чем у ФБР. Для начала, имелся список 504 девушек, соответствовавших кодовому названию «сотэ». Патрик на своем полицейском жаргоне усердно объяснял мне смысл этого слова, но старался он напрасно, ибо все было понятно и без объяснений.

Историю Клеопатры я основательно забыл, но вот биографию Маяковского знал и такой аспект, как Лилия Брик, помнил, и весьма неплохо. Конечно, в Советском Союзе ее преподносили как музу великого поэта, однако в просвещенных кругах было известно о ее роли в трагической судьбе писателя. Я встречал таких женщин, и поверил в то, что их можно каким-то образом классифицировать, довольно легко. Как шутили на кафедре, шлюха – это не бином Ньютона, разгадать можно.

Мне почему-то вспомнилась история, как муза великого писателя уехала с мужем на отдых, оставив Маяковского в один из самых тяжелых моментов его жизни. Поэт готовил выставку и как никогда нуждался в поддержке. Его разрывали сомнения, он потерял уверенность в себе и был на грани нервного срыва. Знатоки считали, что именно тогда, в те дни, Маяковский изменился, и изменился навсегда.

Брик и ее легкое безразличие к поэту, с каким она покинула Москву, оставили неизгладимый отпечаток в его сознании. Конечно, многих бы это сделало злее, многих – жестче, но с Маяковским вышло все так, как вышло. Он застрелился и прекратил свой внутренний диалог с Лилией Брик. Это было в его власти, иного выхода он не видел.

Патрик в выражениях не скупился.

– Хитрожопые шлюшки! – выругался он, заключив.

Виктор же просил нас сосредоточиться несколько на ином. По его мнению, Октябрь все чаще выбирал в качестве жертв именно сотэ, а с развитием социальных сетей, что соответствовало примерно две тысячи пятому году, он и вовсе перестал ошибаться. Выходило так: либо Октябрь начал лучше разбираться в людях, либо брал информацию из социальных сетей, которую анализировал, и только потом принимался за дело.