Война и мир. Том 1-2 - Лев Толстой

Дежурный флигель-адъютант, встретивший князяАндрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минутфлигель-адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андреявперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр.Флигель-адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя отпопыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андреязначительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Онпочувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновеньенезаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного.Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой онимел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, оченьлегко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза егопрезрительно прищурились; он особенно-медленно вошел в кабинет военногоминистра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра,сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания навошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову междудвух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, неподнимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.

— Возьмите это и передайте, — сказал военныйминистр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.

Князь Андрей почувствовал, что либо из всехдел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего моглиего интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Номне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальныебумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная ихарактерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею,умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно исознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, нескрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другиммного просителей.

— От генерала-фельдмаршала Кутузова? — спросилон. — Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!

Он взял депешу, которая была на его имя, истал читать ее с грустным выражением.

— Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! — сказал онпо-немецки. — Какое несчастие, какое несчастие!

Пробежав депешу, он положил ее на стол ивзглянул на князя Андрея, видимо, что-то соображая.

— Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите,решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошиевести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно,пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте навыходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.

Исчезнувшая во время разговора глупая улыбкаопять явилась на лице военного министра.

— До свидания, очень благодарю вас. Государьимператор, вероятно, пожелает вас видеть, — повторил он и наклонил голову.

Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал,что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь ипереданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь складмыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далекимвоспоминанием.

Князь Андрей остановился в Брюнне у своегознакомого, русского дипломата Билибина.

— А, милый князь, нет приятнее гостя, — сказалБилибин, выходя навстречу князю Андрею. — Франц, в мою спальню вещи князя! —обратился он к слуге, провожавшему Болконского. — Что, вестником победы?Прекрасно. А я сижу больной, как видите.

Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел вроскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойноуселся у камина.

Князь Андрей не только после своего путешествия,но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты иизящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условийжизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно послеавстрийского приема поговорить хоть не по-русски (они говорили по-французски),но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русскоеотвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.

Билибин был человек лет тридцати пяти,холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге,но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе сКутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко навоенном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он былеще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить сшестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольнозначительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им.Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь толькоотрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по-французскидля того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов,которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводилночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояласущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чемсостояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, меткои изящно циркуляр, меморандум или донесение — в этом он находил большоеудовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по егоискусству обращаться и говорить в высших сферах.

Билибин любил разговор так же, как он любилработу, только тогда, когда разговор мог быть изящно-остроумен. В обществе онпостоянно выжидал случая сказать что-нибудь замечательное и вступал в разговорне иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально-остроумными,законченными фразами, имеющими общий интерес.

Эти фразы изготовлялись во внутреннейлаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобыничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных вгостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salonsde Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имеливлияние на так называемые важные дела.