Дети черного озера - Кэти Мари Бьюкенен

не отзывается, лишь ровно, глубоко дышит.

На лицо Лиса наползает довольная улыбка человека, который не думает сдаваться.

— Охотник скажет свое слово. Я приведу его. — Он задерживается в дверях, оборачивается: — Ты поплатишься, Кузнец. Обещаю!

Отец расхаживает по хижине, а мать, присев у корзин с нашими снадобьями, извлекает маленький запечатанный сосуд. Она отскребает с горлышка воск — и отвратительный запах белены отравляет воздух. Мать смотрит на меня, замечает, что я наблюдаю за ней, и прикладывает к губам палец.

Я знаю белену — ее стручки, похожие на кувшинчики, крохотные семена цвета пшеницы. Когда я была маленькой, мать показала мне растение, лежащее у нее в горсти. «Отвара из его листьев достаточно, чтобы человек захворал, — объяснила она. — Самая сила в семенах. Дюжина семян — и дух возносится в Другой мир. Больше дюжины — и этот дух никогда не вернется».

Наклонив сосуд, матушка отсыпает несколько дюжин семян в ступку, растирает пестиком. Похолодев, я смотрю, как она стряхивает размолотые семена в серебряный кубок, наполняет его медовухой и возвращается к низкому столику, за которым Лис обычно сидит у огня. И все это время она спокойна, как плывущая в небе луна.

Лис возвращается с Охотником, и выражение лица сородича мне не нравится. Вздернутый подбородок, напряженные щеки — он словно с трудом сдерживает довольную ухмылку. Лис приказывает мужчинам усесться у очага. Отец опускается на почетное место по левую руку от Лиса, и друид сотрясается от утробного хохота, лживого, что вода в ладонях.

— Сюда! — ревет он, указывая на место справа от себя.

Усевшись, Лис кладет руку на поддон кубка, словно в любую минуту его пальцы могут скользнуть по стояну, поднять его и опрокинуть содержимое в рот. Я покусываю губу, гляжу на матушку — глаза у нее расширены, хотя она стоит на коленях под крестом Матери-Земли.

Лис откашливается.

— Охотник выдвинул серьезное обвинение против Кузнеца — обвинение в измене, — говорит он. — Сегодня вечером он выскажет это обвинение открыто и в присутствии четырех свидетелей. — Он подзывает нас: — Набожа, Хромуша, подойдите.

Когда мы неохотно приближаемся и садимся у очага, большой и указательный пальцы друида снова скользят по стояну кубка — вверх-вниз, вверх-вниз. «Выпей же мед!» — кричу я про себя.

Лис указывает на Охотника и велит:

— Говори.

Тот низко кланяется, словно уступает чужой силе, словно не по своей воле выдает нас:

— Я видел колышки для палаток на рынке в Городище. Точно такие же, как у Кузнеца: странные колышки с широкой верхушкой, закругленной в глазок. Я поспрашивал, и меня заверили, что колышки римские.

— Колышки превосходные, — говорит отец. — Они уже прижились в племенах.

— Он водит дела с человеком по имени Везун. — Глаза Охотника перебегают с отца на Лиса. — А все знают, что этот человек поставляет товар для римской армии.

Отец отрицательно качает головой.

Охотник еще выше задирает подбородок:

— Тогда почему этот самый торговец сегодня приезжал на Черное озеро?

Складки на лице друида становятся глубже, но тут матушка выпаливает:

— Надёжа!

Все смотрят на нее.

— Того, кто приезжал сюда, зовут Надёжей. — Дрожащим голосом она продолжает: — Он из Бревенчатого Моста приезжал, чтобы рассказать о резне.

— И уехал, — подхватывает Охотник, — с намерением поведать Вождю о девчонке-провидице, предсказавшей эту резню.

Друид вскакивает, сжимая кулаки:

— Так Везун или Надёжа?

— Везун, — отвечает Охотник. — Нос как у сарыча. Я его встречал в Городище.

— И зачем Везуну понадобилось говорить с Вождем?

— Чтобы завлечь его на Черное озеро.

— С какой целью? — У Лиса на кулаках проступают суставы пальцев, гладкие и белые, как кости.

Охотник сбивчиво объясняет:

— Чтобы болотники убедили его: Хромуша настоящая провидица. — Глаза его устремляются к двери.

При этих словах друид обходит очаг, усаживается передо мной на корточки, балансирует, упираясь пальцами в пол; налившееся кровью лицо пышет гневом.

Я пытаюсь дышать ровно, как учил отец, но только судорожно втягиваю воздух, словно через сырую тряпку.

Вдруг Лис хватает меня за плечи. Толкает, трясет так, что голова у меня болтается.

— Что ты сказала Везуну?!

— Ничего… Ничего не сказала.

Охотник машет ладонями, словно призывая к сдержанности. «Слишком поздно, — думаю я. — Слишком поздно соображать, что натравил друида на девочку, которая готовила тебе одуванчиковый отвар и приносила утешение твоей старухе-матери».

Лис оставляет меня, возвращается к Охотнику:

— Что еще известно Везуну?

Тот отрицательно качает головой.

Лис оскаливает стиснутые зубы, сдвигает брови к изрытому оспинами носу. Хватает Охотника за волосы, тянет, и тот соскальзывает со скамьи.

— Ты осмеливаешься не отвечать друиду?!

Охотник, повернувшись к отцу, ловит его взгляд, склоняет голову. Глаза его наполняются влагой.

— Я не смельчак, — бормочет он, затем поднимает лицо к Лису: — Хромуша поколеблет Вождя. Он узнает, что мятеж закончится поражением.

Еще рывок.

Охотник кривится, выплевывает:

— Задумка в том, чтобы настроить всех вождей против мятежников.

Лис отпускает Охотника, сильным толчком сбрасывает его с низкой скамьи, и тот шлепается с нее, как ком. Лис изо всей силы пинает тростник на полу, затем ножку скамьи. Когда же его наконец одолеет жажда и он выпьет мед? Давай же, пей, пока не перевернул стол вместе с кубком!

Лис, тяжело дыша, опрокидывает вторую и третью скамью, затем внезапно застывает, будто зачарованный нездешним призывом. В молчании обходит очаг — раз, другой, третий. Затем словно пробуждается от раздумий.

— Дальше тянуть не будем, — объявляет он. — Время настало.

Я вцепляюсь в скамью.

Он продолжает, объясняя, что Британию захватили четыре римских легиона, что два из них остались на Священном острове, третий расположился на юге, а четвертый — на северо-востоке. Самоуверенные римляне оставили свой самый большой город без защиты, и теперь — лучшее время напасть на него. Камулодун — так многочисленные жители назвали свою столицу — изобиловал новшествами. По словам Везуна, там были мощеные дороги, каменные храмы и рынки, огромный зал, где римляне купались большими группами.

— Камулодун! — брызжет слюной Лис. — Это распутная колония ветеранов — злейших псов!

Ближайший римский легион, говорит он, — тот, что на северо-востоке опустошает наши земли, — сможет добраться до города только за восемь дней.

Под разглагольствования Лиса отец все ближе подвигается к нам с матерью, съежившимся на скамейке.

Лис меряет шагами хижину, стискивая кулаки. Голова у него трясется от ярости, когда он выкладывает нам, что восточные племена издавна ненавидели ветеранов, которые грабили их хозяйства и плевали в них на улице. И что могущественную женщину по имени Боудикка[13], возглавившую одно из восточных племен, подвергли публичному бичеванию, а двух ее дочерей-девственниц — поруганию; мужчин семьи