Возраст Суламифи - Наталья Миронова

Когда пришла пора, Галюся проводила Лину в роддом, а малолетнего хулигана оставили на попечение Лидии Григорьевны. На прощанье Лина, закусывая губу и морщась от накатывающих схваток, строго-настрого велела ему не шалить, не бегать и слушаться бабушку Лиду. А когда приехали в роддом, попросила Галюсю не ждать и немедленно возвращаться: боялась, что Лидия Григорьевна не сладит с разбойником.

– Я потом сама позвоню, Галюсечка, ты не волнуйся, у меня все будет хорошо, поезжай.

Но маленький разбойник не причинил Лидии Григорьевне никаких беспокойств. Он сам был напуган до смерти. Митя, конечно, не помнил своих приключений в пятимесячном возрасте, но какая-то не выразимая словами тревога поселилась в нем надолго. Со словами у него вообще было пока туговато, их было слишком мало, они свободно бродили у него в голове, не зацепляясь друг за друга. А мир был так огромен!

Сперва Митя жил в пугающе огромном доме. Когда Галюся выводила его гулять, он все норовил запрокинуть голову и увидеть этот дом целиком, хотя и было страшно, и голова кружилась. А главное, все равно ничего не получалось, сколько ни запрокидывай голову. Тогда он в виде эксперимента лег на землю. Увидел больше, но не все. Испугался так, что разревелся и никак не мог успокоиться. Галюся даже ругать его не стала за испачканный комбинезон. Увела внутрь, а там уж он бросился к маме.

Единственной мамой для Мити была Лина. Мама добрая, веселая, играет с ним, с ней не страшно. Галюся тоже добрая. Но в доме время от времени появлялась страшная тетька, пугавшая Митю. У нее были противно шуршащие одежки, и сама она… Однажды Митя увидел ее с совершенно зеленым лицом, вымазанным какой-то гадостью. Он испугался, спрятался и не желал вылезать. А в другой раз лицо у тетьки стало белое-белое, как будто тестом залепленное, одни глаза торчат. Мама рассказала ему сказку про Бабу-ягу, и он мысленно, а иногда и вслух, стал звать так страшную тетьку. У него выходил в одно слово: Баб-яга.

Ему казалось, что Баб-яга живет где-то в башнях страшного дома и лишь иногда прилетает к ним в квартиру.

Увидев перепачканный комбинезон и шапочку, Лина спросила Галюсю:

– Он что, упал?

– Да нет, сам лег!

– Митенька, ты зачем ложился на улице?

– Там Баб-яга… – только и сумел сказать Митя.

– Ты видел Бабу-ягу?

Мальчик замотал головой. Он не видел, он только хотел увидеть, где Баб-яга живет, но как объяснить?

– Он дома боится, – с неожиданной проницательностью заметила Галюся.

– Дома? – не поняла Лина. – Чего ему тут бояться?

– Нет, не нашей квартиры, – смущенно пояснила Галюся, – он дома боится. Дом большой, вот ему и страшно. Все время голову задирает. Я тоже боюсь, – призналась она. – И не хочу смотреть, а тянет. Того и гляди вся эта махина на тебя рухнет.

Лине эти объяснения показались вздором, но отмахиваться она не стала. Прижала к себе мальчика, успокоила, вытерла ему слезы…

– Ничего, мы скоро переедем, вы еще вспомните этот дом, как начнем по лестницам бегать.

И вот они переехали, не стало Баб-яги, появилась добрая бабушка Лида. Но Мите было по-прежнему страшно. Мама стала меняться. У нее появился большой выпирающий живот, и там что-то шевелилось, стучало изнутри, она давала ему послушать. Мама говорила, что это маленький братик. Митя не понимал.

– Ты такой же был! Маленький-маленький! А теперь смотри, какой ты большой!

И вот мама пропала куда-то вместе с Галюсей. Митя видел, что лица у всех озабоченные и немного испуганные, тревожные. Мама ему велела не шалить, но ему и не хотелось шалить, он забился в уголок и тихонько заплакал. Галюся вернулась, а мама нет.

– Де мама? – спросил Митя, и ему сказали, что она вернется с маленьким братиком.

Мите не хотелось ни есть, ни гулять, ни спать ложиться, он капризничал и требовал маму. Потом позвонили по «тифону». Он в свои два – ну, почти два года уже знал, что такое «тифон», у него даже был свой игрушечный «тифон»: по-настоящему ему не разрешали нажимать на кнопочки. Позвонили по «тифону», и Галюся с бабушкой Лидой сразу стали веселые, сказали, что все хорошо и что теперь у него есть маленький братик.

– Де мама? – упрямо повторил Митя и даже ножкой топнул, чтобы ему не морочили голову никакими братиками.

И опять потянулась канитель: мама скоро придет, надо еще немножко подождать. Его спать уложили, он утром проснулся, а мамы все не было. И еще целый день прошел, и еще, а она все не приходила. Галюся взяла его с собой, они поехали на машине – позвонили по «тифону» и вызвали такси. А когда приехали, Галюся велела шоферу ждать и повела Митю куда-то за дом. Там, с другой стороны дома были окна нараспашку, хотя стояла зима. Люди кричали, и в окна кто-то высовывался. Галюся тоже закричала:

– Лина! Ли-на!

И Митя крикнул:

– Ма-ма!

Она высунулась. В каком-то чужом халате, он ее сразу и не узнал. Но потом узнал. Это была она, его мама. Больше он ничего не мог сказать, отчаянно замахал руками. Галюся подхватила его и подняла высоко. И мама его узнала. Помахала ему. А потом Галюся увезла его домой.

Когда мама вернулась, Митя не мог от нее отлипнуть. А она показала ему кулечек из одеяла, а в кулечке маленького-маленького человечка.

– Это твой братик.

Мите не понравился братик. Какой-то он был ненастоящий и неприятный на вид. Но зато мама вернулась домой насовсем. И большой живот исчез. Вернулась такая же, как раньше была.

Правда, она все время возилась с маленьким братиком, а Мите говорила: «Ты такой же был».

Неужели он был такой? Не умел ни ходить, ни есть сам? Есть сам он, положим, до сих пор не очень умел, но все-таки научился брать хлеб пальцами и совать в рот. Ложкой в основном колотил по тарелке с кашей. Ему было весело, а взрослые сердились, но не очень сильно.

Как бы то ни было, этот маленький даже ложку держать не умел. И говорить не умел, и стоять на ногах. Его возили гулять в коляске. Митя в свои почти два года рядом с ним чувствовал себя великаном. Ему говорили, что это его коляска, его кроватка, его погремушка, но он не верил. Он же уже большой!

– Мам, я басёй?

– Ты уже большой, солнышко мое. Погоди, Витя тоже скоро вырастет.

Лина назвала сына Виктором в память о прабабушке Виктории. Она постепенно встраивалась в новый жизненный ритм. Расходов прибавилось, а квартирная рента иссякла. Но в общем и целом она зарабатывала вполне прилично, на жизнь хватало. Правда, она теперь уже не смогла бы так свободно купить себе новое платье или туфли, но не слишком горевала, донашивала то, что есть. Когда Витенька немного подрос и его уже стало можно оставлять с Галюсей и Лидией Григорьевной, Лина начала даже соглашаться на устный перевод: за него больше платили.

Снова позвонила Нелли с обычной песней: она не может одна, ей одиноко, ей нужны деньги, ей нужна помощь.