Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер

тебе говорить: «Не надо плакать…» Душа моя плачет…

— Ну, если так, то поплачь, но только здесь, возле дома, а уж когда выйдем на площадь, держи себя на людях, как солдат, и чтоб глаза были сухие, слышишь?

— Только б ты вернулся домой. Ты должен жить! Ради меня и… ради того, кто скоро на свет появится. О нем ты, Шая, наверно, забыл, да? — тихо добавила она.

Шмая обнял ее еще нежнее.

— Нет, не забыл, — ответил он после долгой паузы. — Клянусь тебе, не забыл… — Лицо его осветилось ласковой улыбкой: — Эх, если будет у нас сынок… И ради него тоже надо идти! Чтоб он уже не знал этих проклятых войн…

Шмая хотел еще что-то сказать, но Овруцкий уже прислал за ним.

Когда он вместе с женой пришел на площадь, все уже были готовы в путь. На дороге вытянулся обоз, нагруженный продовольствием и сеном. Тут же стояло с полдесятка откормленных коней, которых Овруцкий с добровольцами отбил у Хацкеля. Ребята с сумками на плечах, как новобранцы, стояли около возов, и председатель сельсовета громко и торжественно вызывал каждого по имени и фамилии, как и положено в таких случаях.

Молодые добровольцы были одеты по-разному: кто пришел в потрепанном пиджачке, кто — в старой фуфайке, кто — в крестьянской свитке. У одного на ногах старые опорки, другой — в лаптях. Но зато Шмая-разбойник явился в своей видавшей виды шинели и в фуражке набекрень, как лихой солдат-рубака. Усы были молодецки подкручены. Волосы выбивались из-под козырька, и вид у него был бравый. Добровольцы смотрели на него не без зависти: ему легче на войне будет, как-никак человек бывалый.

Добровольцы уже начали устраиваться на возах и двуколках. Когда Шмая подошел к ним, все потеснились, освобождая для него местечко. Но он с улыбкой поглядел на ребят, потом недовольно покачал головой, швырнул наземь окурок цигарки и сказал:

— А может быть, земляки, вы слезете с возов? Кто вы такие — солдаты или женихи, что свататься к невестам собрались?

Добровольцы рассмеялись, а глядя на них, засмеялись и все, кто пришел их проводить.

Миг, и все соскочили с возов, а Шмая скомандовал:

— Станови-и-ись! Равнение напра-а-а-аво!

Добровольцы неумело строились, некоторые не могли найти себе места в строю, что вызывало веселое оживление окружающих, добродушный смех Овруцкого.

— Смирно! — гаркнул Шмая. — Ничего, я вас вымуштрую! Стыдно явиться в полк, не зная ни бе ни ме…

— Так, так, возьми их в работу, разбойник, возьми! — весело поддержал его Овруцкий. — Конечно, их подучить надо… В дороге мы ими займемся.

Добровольцы бодро двинулись к пыльному тракту, идущему в сторону Каховки.

По тропинке, змеившейся в высокой стерне у дороги, шагал Шмая-разбойник. Жена крепко держала его под руку. Она шла, опустив голову. Рядом бежали ее ребятишки, которые сейчас наглядеться не могли на своего «дядю» — ведь он снова стал солдатом!

— Дядя, а вы нам с войны гостинцев привезете? — спросил младший.

— А что, к примеру, вам привезти?

— Ружье привезите и много патронов!..

— Зачем вам ружье? — серьезно спросил Шмая, обнимая малышей, которые стали ему дороги, как родные дети. — Давайте уж лучше мы повоюем за вас, и пусть настанет конец войнам… Привезу вам другие подарки, если жив останусь. Игрушки разные, книги, тетрадки… Поганое это дело война…

— Правда, — тихонько промолвила Рейзл.

Возле моста Овруцкий остановил обоз и обратился к провожающим:

— Ну, спасибо, колонисты, за проводы! Теперь возвращайтесь по домам, сами дорогу найдем. Прощайтесь…

Несколько минут спустя обоз тронулся дальше. Только Шмая еще немного задержался. Он стоял с женой на мосту, опершись о перила, и смотрел на прозрачные воды Ингульца.

Овруцкий подошел к ним, увидел заплаканные глаза Рейзл, дольше задержал свой взгляд на ее выпуклом животе и тихо вздохнул:

— Понимаю… Но что поделаешь, война, Рейзл…

Затем он перевел взгляд на опечаленного кровельщика:

— И бывалому солдату тоже трудно с женой расставаться?

— А ты думаешь, легко? Сам знаешь, в колонии такие волки засели… Чего стоит один этот Цейтлин? Беззащитными остаются наши жены и дети…

— Не волнуйся, Советская власть найдет управу на этих живодеров! — ответил Овруцкий и пошел к возам, чтоб не мешать человеку проститься с женой.

Шмая смотрел ему вслед и, когда Овруцкий отошел в сторонку, нежно обнял жену, заглядывая в ее добрые, теперь такие несчастные глаза:

— Ну, довольно, не плачь, милая. Береги себя и наших детей. Роди мне хорошего сына… Бог даст, вернусь, вся жизнь еще впереди… Что ты, родненькая? Ну, хватит… Не плачь!

Он расцеловался с ней и стал догонять своих.

Шмая шел широким, размеренным шагом, стараясь не оглядываться, хоть знал, что Рейзл все еще стоит на мосту и смотрит ему вслед.

Он не предполагал, что ему так тяжело будет оставлять свой новый дом, жену, детей. Сколько счастья принесла ему эта милая женщина! Теперь, после года их совместной жизни, она стала ему еще дороже.

Не сдержавшись, он оглянулся.

Рейзл все еще как прикованная стояла на мосту и махала ему рукой.

В эту минуту наш разбойник почувствовал, что какой-то комок подступил к его горлу…

Увидев Шмаю, Овруцкий окинул его чуть насмешливым взглядом:

— Что-то больно долго ты, дружок, с женой прощался. Совсем как жених с невестой…

— А чем же я не жених? — ответил Шмая и, пройдя, несколько шагов, добавил: — Не впервые приходится мне покидать свой дом, жену, детей… Тяжело это, ох как тяжело… Но ты, кажется, убежденный холостяк, тебе не понять этого. Да и старею я все-таки…

— Кто это стареет? Ты, разбойник? Да нет! Ты принадлежишь к той породе людей, которые никогда не стареют. Ты совсем не изменился с тех пор, как пришел сюда. Наоборот, еще возмужал, стал таким, что любой девке еще можешь голову вскружить…

Подумав немного, Овруцкий добавил:

— Верно, только скучные и плохие люди быстро стареют… А веселый человек, по нем даже не видно, сколько ему лет, он вечно остается молодым.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво сказал Шмая.

Колония уже скрылась из виду, осталась за косогором. Не видно уже было стоявшей на мосту Рейзл, и Шмая приободрился. Сейчас, когда жена была далеко от него, он себя почувствовал настоящим солдатом и, стараясь отогнать от себя тоску, озорно крикнул добровольцам, которые снова взобрались на возы:

— Ну-ка, слезай, ребята! Пошли пешочком, чтобы ножки привыкли к службе!

— Еще успеем натопаться! Пока пусть лошади нас везут, а там мы их повезем….

— Нет, нет, это непорядок! — настаивал на своем кровельщик. — Пускай лошадки отдохнут. Много у