Полоса черная, полоса белая - Екатерина Островская

Ерохин брился ванной, а она разговаривала с ним, занятая делами на кухне.

— А что он любит?

— Откуда же я знаю? Вообще, мне кажется, что товарищ этот не привередливый.

— Молодой или старый?

— Не молодой и не старый. Да я как-то говорил тебе о нем. Я даже предлагал его в качестве жениха.

Тетка замолчала, а потом открыла дверь в ванную, где Ерохин смывал со щек остатки пены.

— Что ты меня не предупредил? Я бы вчера волосы покрасила, а то вдруг он заметит мою седину.

— Ты разве седая? — удивился Сергей и посоветовал: — А ты юбочку покороче надень, и он на твою голову вообще смотреть не будет.

Нина обиделась или сделала вид, что обиделась, потому что совету племянника она все же последовала. Приводила она себя в порядок долго, Сергей уже даже стал волноваться — вдруг тетка не успеет.

А когда она вышла, он не мог ничего вымолвить от изумления.

Нина надела на себя черное платьице, короткое и обтягивающее, демонстрирующее отсутствие каких-либо изъянов в ее фигуре.

— Как выгляжу? — спросила она, весьма довольная собой.

— На тридцать три. Говорю честно, если бы увидел такую на улице, обязательно обернулся бы.

И в этот момент в дверь позвонили.

Оба Ивана не собирались заходить внутрь. Один и вовсе остался в машине, а второй сопроводил Калошина только до дверей квартиры, чтобы сдать с рук на руки.

Когда они вошли, сопровождающий, лишь взглянув на Нину, шепнул Ерохину:

— А это кто?

— Это моя тетя Нина, — ответил Ерохин.

Но больше всех удивился, конечно, Алексей Алексеевич, державший на руках уставшего от длительной дороги щенка.

Собачку положили отдыхать на балкон, поставили перед Муму миску с водой и тарелочку с мясным фаршем.

— Может, и вы проголодались? — с надеждой поинтересовалась у гостя Нина.

Втроем сели за стол.

Калошин поинтересовался у хозяйки, на какой банкет она приглашена сегодня.

— Откуда вы знаете? — удивилась Нина. — Я никому не говорила.

— На вас замечательное коктейльное платье.

— Я приглашена сегодня вечером в ресторан: руководителю фирмы, где я тружусь бухгалтером, стукнуло пятьдесят, и он пригласил весь небольшой коллектив отметить это событие. Не знаю, пойду или нет, думала поработать сегодня подольше, но на всякий случай решила подготовиться. Все, правда, будут парами, кто с мужем, кто с женой. А мне и пригласить некого.

— Я бы мог стать вашим кавалером хотя бы на один этот вечер.

— Я согласна, — поспешила ответить Нина.

— Тогда скажите, что бы я мог преподнести ему в подарок?

— Мы все уже скинулись ему на… Даже не знаю, на что я сдала деньги. И вообще не знаю, что он любит. Разве что пиво…

— Тогда я, с вашего позволения, преподнесу ему прекрасно завяленных и очень свежих черноморских бычков: я прихватил их с собой, имея целью подарить какому-нибудь хорошему человеку.

Нина обрадовалась, раскраснелась и веселилась от души.

Сергей наблюдал за ней и поражался: как обычное платье и внимание мужчины меняют женщину.

— С вами так легко, — вскорости сказала тетя Калошину, — такое чувство, будто мы знакомы много лет. А я уж сидела как на иголках: Сережа предупредил, что привезут бомжа.

— Так я этот самый бомж и есть, — нисколько не смутившись, ответил Алексей Алексеевич, — то есть был им какое-то время. А как снова надел приятный душе и моему телу костюмчик от Валентино, как-то расхотелось снова по подвалам мыкаться.

— Простите… Просто я не представляла, что вы… То есть я не представляла, как живут эти люди, что они чувствуют…

— Такие же, как и все остальные, а другими их сделала людская несправедливость. И все же…

Калошин откинулся на спинку стула и продекламировал:

— Замечательные стихи! — оценила Нина и спросила: — Вам нравится Давид Самойлов?

— Очень. Мой самый любимый из всех забытых ныне. Я почти все его стихи наизусть знаю.

— Как это чудесно, — обрадовалась Нина. — А вы помните это? Рано утром почудился снег…

Алексей Алексеевич тут же подхватил:

Сергей поднялся и произнес:

— Кажется, я здесь лишний.

Вышел в прихожую и оглянулся на двух счастливых людей. А когда он открыл дверь, тетка все же вспомнила о нем:

— Сереженька, ты когда вернешься сегодня?

Субботний день, но Брусков ведь не зря предупредил, что в банке сегодня аврал, и потому Ерохин отправился в банк, а по дороге позвонил Виктору Ивановичу, чтобы узнать о его планах.

— Да я на дачке пока посижу, — сказал Рохель. — Не хочется ничем заниматься, так что подъезжай к обеду. Откушаем с тобой, а потом можно и на работу, будь она проклята. Вчера с Петровичем сразу после твоего отъезда на рыбалку сходили наконец-то. Плотва клевала как бешеная. Теперь он везде эту рыбу развешивает — завялить хочет.

На внутреннюю стоянку заезжать не стал. Припарковал машину у соседнего дома, взял портфельчик, который ему накануне вручила Бережная. В портфельчике лежали три папочки с документами.

Он сразу поднялся на второй этаж и без стука толкнул дверь в кабинет заместителя по безопасности.

Анатолий Михайлович сидел за столом и смотрел в монитор, установленный на его столе.

— Проходи, садись, — махнул рукой он, — как дела, докладывай.

— Так все дела у прокурора, — ответил Ерохин старой ментовской шуткой.

Впрочем, не совсем ментовской.

— Так вот в этой связи, — продолжил Брусков, — что-то узнал про гибель наших ребят?

— А кто меня просил об этом? И потом, зачем меня спрашивать, когда ваш приятель Коптев расскажет все, что ему известно. Но дело-то не в этом…