Балтиморский блюз - Лаура Липман

Впервые за все это время она казалась совершенно искренней. Создавалось впечатление, что Ава совсем забыла о своей собственной решающей роли в этой истории, о том, что ее именно ложь привела Рока в кабинет Абрамовича, что ничего бы не случилось, не будь она такой интриганкой. Они обе были слишком умны. Но Тесс не могла позволить себе сейчас об этом думать.

— Осталась еще пара неясностей. Почему у Абрамовича не было работы? В фирме знали, что он ничего не делает? У него было что-то на О’Нила?

— Однажды я спросила Шая об этом. — Шай, надо же, подумала Тесс. — Разумеется, я не стала ставить вопрос в лоб, как ты. Он сказал, что Абрамович решил одну проблему — очень важное дело. Знаешь, он действительно был большим профессионалом в своей области. Он знал закон, но его стиль работы не устраивал клиентов фирмы. Он огорчил очень важного клиента. Поэтому они перестали давать ему работу в надежде, что он уйдет сам. Так делаются дела в фирме «О’Нил, О’Коннор и О’Нейлл». Но Абрамович был не настолько любезен, чтобы затягивать поясок. Он был жадным.

Тесс буквально услышала, как Симон П. О’Нил — нет, Шай — произносит последние предложения своим приторным голосом. Ава схватывала на лету, по крайней мере, некоторые вещи.

— Все были в курсе, что его выживают?

— Нет, никто не должен был знать. Даже я. Они просто хотели, чтобы он ушел; они не собирались хоронить его репутацию. Но после трех месяцев активного создания видимости деятельности у него кончились задания для меня. Сначала я подумала, что он не доверяет мне из-за проблем с аттестацией. Потом я увидела, что папки стоят пустые, и однажды… в общем, однажды я залезла к нему в портфель. Там лежал юридический журнал и сандвич с ветчиной — и все.

Что ж, Абрамович так и не разлюбил трейф. Тесс это понравилось.

— Он никогда не получал писем. Почти никто не звонил, звонков от клиентов не было вообще. Представители «Симс-Кивер» всегда общались с Ларри Чамберсом — это молодой партнер, его кабинет в другом конце офиса. А я перекладывала с места на место свидетельства о смерти.

— Вообще не было ни звонков, ни почты? А по личным вопросам?

— Он получал письма от заключенных — я видела штемпели Управления исправительных учреждений на конвертах. Он говорил, что многие люди, которых он защищал в качестве государственного адвоката, поддерживают с ним контакт. Он, как ни странно, гордился этим. Все эти дела он проиграл.

— Может, он гордился тем, что люди симпатизируют ему, хоть он и не смог их защитить?

— Может быть. Но один уж точно не питал к нему нежных чувств. Он звонил и распекал его на все лады. Майкл очень расстраивался.

— Он что-нибудь говорил об этих звонках — кто звонил? Вдруг это был недовольный клиент, которого недавно освободили?

Ава покачала головой:

— Он просто краснел и говорил: «Ненавижу этого…» Не хочу даже повторять, как он его называл.

— Так, Ава, подожди. Мы, кажется, все понимаем, что ты не Эмили Пост.[5]Что именно он говорил?

— Он говорил: «Ненавижу этого гадкого факера».

— Гадкого факера? Он называл его гадким факером?

— Да, и это было довольно странно, потому что он никогда не позволял себе таких выражений, по крайней мере, в моем присутствии. Когда я возмутилась, он сказал, что его все так называют.

А когда Тесс посоветовала Джонатану не отзываться так о своем информаторе, он ответил ей то же самое: «Это не я придумал. Это фактически стало его прозвищем». Гадкий факер.

— Ава, это очень важно. Этого парня могли выпустить из тюрьмы, и он мог найти Абрамовича.

— Нет, быть такого не может. Это не он.

— Почему?

— Потому что этот парень сидит в камере смертников, насколько я знаю. Если он и выйдет оттуда, то только вперед ногами.

Камера смертников. Источник Джонатана тоже сидел в камере смертников. Это, скорее, один и тот же человек Он связался с ним после того, как написал статью об Абрамовиче. В ночь перед своей гибелью Джонатан обронил, что его источник был как-то связан с Абрамовичем, но не имел никакого отношения к его смерти. Но Джонатан мог и ошибаться.

Тесс встала, собираясь уходить.

— Ава, ты мне очень помогла, хотя я и не могу сказать тебе, как именно.

— Ты же не собираешься публиковать то письмо, так? Мы же договорились.

— Письмо? А, ты про дневник Абрамовича со всеми этими рассказами о тебе? Ну, я должна сообщить тебе две вещи. Во-первых, газетам наплевать на тебя и твои проблемы. Что неудивительно, и только законченный эгоист мог предположить обратное. А во-вторых, я все это выдумала. Да, Абрамович действительно был геем, но он ни словом не обмолвился ни о тебе, ни о твоих попытках соблазнить его, хотя и проработал для тебя некоторые практические вопросы. Я солгала, чтобы разговорить тебя, Ава. За мной ведь был должок, так ведь?

Бокал выпал из рук Авы, расплескивая темно-красное бургундское. Тесс ошиблась — цвет платья отличался от цвета вина. На юбке расползалось внушительное темное пятно, струйка вина попала на диван и устремилась на ковер. Да, этот цвет действительно хорошо сочетается с зеленым.

— Знаешь, моя мама всегда закрывала хорошую мебель пластиковыми чехлами, — поделилась Тесс с Авой. — Возможно, тебе тоже стоит попробовать — особенно, если учесть, что у тебя бокалы из рук валятся.

Тесс не пришлось долго рыться в записях Абрамовича, чтобы установить личность гадкого факера. Как оказалось, эта кличка была игрой слов. Человека звали Такер Фокер. В ходе судебного разбирательства произошла интересная замена букв. Потенциальные свидетели называли его «этот чертов педик». Времена меняются: теперь слово «факер» стало вполне приемлемым в отличие от «педика». Фокер, что было вполне разумно, предложил свою альтернативу. В одной из статей он назвал себя «гадким факером». В действительности там было написано «гадкий ф…», но и ребенок догадался бы, как выражение выглядело в оригинале.

«Мне посчастливилось иметь такого адвоката, как Майкл Абрамович», — сообщил он журналистам. И это было уже после того, как его признали виновным в одном убийстве, совершенном при свидетеле, и после того, как он признал себя виновным в остальных убийствах, получив столько пожизненных сроков, что мог выйти на свободу только при условии, что ему удастся прожить более девятисот лет.

Почему благодарность превратилась в ненависть? Тесс откинулась на спинку стула, пытаясь найти ответ. Объяснялось ли это тем, что теперь перспектива смерти стала значительно более реальной, чем десять лет назад, когда казалось, что смертной казни в Мэриленде больше не будет. Или это был результат жизни в одиночной камере, когда есть уйма времени, чтобы придумать новые поводы для недовольства. Она рассматривала старое фото, на котором Фокер обнимает своего адвоката. Несчастным выглядел как раз Абрамович, разглядывающий свои ботинки. Абрамович, который был рад письмам от других своих клиентов, отбывающих срок, тяготится обществом Такера Фокера. Из-за того, что проиграл дело? Или потому, что этому человеку, который всю жизнь боролся со своими сексуальными пристрастиями, было неприятно прикосновение мужчины, насиловавшего маленьких мальчиков и убивавшего их, чтобы никто не узнал о его деяниях?